– А что он мог тебе оставить? – спросил Бернар, и Настя вздрогнула от неожиданного совпадения мыслей.

– Понятия не имею, – сказала она. – Мы с ним не виделись почти год, потом встретились на похоронах Анжелы, а потом он уехал за Елизаветой. И все. Я не знаю, что он мог мне оставить. А где вообще нашли этот ключ?

– В его кабинете. В нижнем ящике стола, под бумагами.

– А может быть, в кабинете и стоит поискать замок для этого ключа?

– Может быть, – сказал Бернар, посторонился, пропуская Настю, и запер дверь, так и не переступив порог квартиры Филиппа Петровича.

Кабинет Филиппа Петровича был закрыт, впрочем, как и большинство кабинетов в здании королевской службы безопасности. Чтобы попасть туда, нужна была санкция Смайли, а Смайли был во дворце, но, благодаря трижды благословенным игрушечным лионейским расстояниям, минут через десять после телефонного звонка он лично появился перед запертой дверью и одарил Настю и Бернара хмурым взглядом. Бернар мог подумать, что Смайли раздражен необходимостью бегать со связкой ключей, однако Настя знала, что настроение Смайли испорчено не сегодня и испорчено вовсе не связкой ключей и нехваткой персонала.

– Что еще за ключ подарил тебе Филипп? – спросил Смайли. Настя показала.

– И ты думаешь, что он отпирает что-то в его кабинете? – Смайли мельком взглянул на ключ и двинулся было открывать кабинет, но потом остановился, обернулся и поманил Настю пальцем.

– Покажи мне еще раз, – попросил он. Настя исполнила просьбу и с удивлением увидела, как на хмуром лице гнома прорезается неуместная улыбка.

– Дураки вы, – сказал Смайли. – Я знаю, откуда этот ключ, – он посмотрел на озадаченную его улыбкой Настю и пояснил: – Я радуюсь, что есть еще на свете какие-то вопросы, на которые можно найти ответы вот так легко, – он щелкнул пальцами. – Вы бегаете по городу и ищете замок, а я знаю, откуда этот ключ. Вот и все.

Ключ оказался от личного оружейного шкафчика Филиппа Петровича, а шкафчик располагался в подвале, и чтобы попасть в подвал, опять-таки нужна была санкция Смайли, а также его громыхающая связка ключей.

Гном отпер дверь и попросил Бернара включить свет. На потолке зажглась длинная полоса люминесцентных ламп, высветив узкое помещение наподобие физкультурной раздевалки: два ряда шкафчиков и лавки между ними.

– Его номер тридцать два, – сказал Смайли.

– Спасибо за помощь, – ответила Настя. – Только не греми так ключами.

– А я и не гремлю.

– Еще как гремишь, – на ходу возразила Настя. Она нашла шкафчик под номером 32 и устремилась туда, заранее выставив вперед ключ, но…

Это действительно гремел не Смайли. Настя остановилась:

– Вы слышали?

– Что? – откликнулся Бернар.

– Какой-то грохот… Стук.

– Я ничего не слышу, – Бернар пожал плечами.

– Потому что сейчас тихо, но только что…

Настя выждала некоторое время и решила, что это был шум из вентиляционных шахт или труб отопления, хотя должны ли шахты и трубы вести себя подобным образом? Но это уже были вопросы для другой жизни, безмятежной и ленивой. Она вставила ключ в замок и повернула его два раза, а потом дернула дверцу на себя.

Примечательно, что громче всех закричал Бернар.

8

Позднее Бернар утверждал, что кричал он потому, что испугался за Настю. Настя же утверждала, и сама, безусловно, в это верила, что не издала не звука. Хотя возможно, что несколько секунд после того, как дверца шкафчика была открыта, сами собой стерлись из ее памяти в силу малой исторической ценности этого промежутка времени. И в силу того, что главным содержанием этих секунд был ужас, нахлынувший безжалостной приливной волной, а потом столь же стремительно покинувший Настю.

– Ну конечно, что же еще он мог мне оставить!

Это она уже кричала потом, и Смайли авторитетно объявил эти крики истерикой.

– Конечно… Разумеется… Как я сразу не догадалась…

Настя бормотала это себе под нос и шла к выходу, стукаясь ногами об лавки и не обращая на это внимания.

– Минуточку, – сказал Смайли. – Ты ничего не хочешь мне сказать?

Она отрицательно помотала головой.

– Ты не хочешь мне объяснить, что это такое?

Настя пожала плечами.

– Ты не хочешь, объяснить, почему у Филиппа из шкафа вывалился голый мужчина?

Настя вздохнула. Ее потрясло не то, что он был голый, а то, что он был белый. Не бледный, а именно белый, как мел. И очень тощий. Что было естественно.

– Как он оказался у Филиппа в шкафу и зачем Филипп оставил тебе ключ от этого шкафа? – Смайли все еще продолжал задавать свои дурацкие вопросы, а Бернар, который пытался изображать брата милосердия, крикнул:

– Он хочет пить!

– Разумеется, – сказала Настя. – Каждый раз одно и то же. Только на этот раз пусть идет к питьевому фонтанчику…

Персонально для Смайли она добавила:

– Я тоже радуюсь, что есть еще на свете какие-то вопросы, на которые можно найти ответы вот так легко. Это Иннокентий. Вот и все.

– Иннокентий? Серьезно? – Смайли вспрыгнул на лавку и попытался разглядеть тело, которое после выпадения из шкафа так и не переменило своего положения на полу. – Я думал, что он сбежал из Лионеи вместе с тобой.

– А я думала, что Елизавета его убила.

– Это несерьезная версия, – отмахнулся Смайли. – Он же бессмертен. Но теперь получается, что Филипп нашел его, привез в Лионею и запер в своем шкафу. Спрашивается – с какой целью?

– Роберт, послушай меня внимательно. Она его убила. Понимаешь?

– Понимаю, но… – Смайли неуверенно ткнул пальцем в сторону Бернара и белого тела на полу.

– Но он бессмертен, как ты и сказал. Он регенерирует… – Настя не была уверена, что правильно произнесла это слово, и на всякий случай добавила: – …ся.

Смайли нахмурился, пытаясь понять, к чему идет дело, но не стал прерывать.

– Но он не может регенерироваться из пустого места, ему нужна какая-то основа. В обычных условиях основа – это его собственный труп…

Смайли кивнул, но это не означало, что он понял Настю. Это могло означать все что угодно.

– Видимо, Елизавета убила его так, что он не смог регенерироваться из трупа. В этом и сила Леонардова лекарства. Понимаешь?

– Я понимаю, – сказал Смайли. – Понимаю, что вы слегка растеряны, принцесса, дезориентированы, потрясены….

– Да иди ты! – вырвалось у Насти, и она поняла, что Смайли в некоторой степени прав – она дезориентирована и растеряна. Но только не в том, что касается Иннокентия.