— Очень неплохо, — сказала Ироя, и Гиада закивала, перебирая кисти красивой скатерти — глаза ее разгорелись, она вспомнила, как сама выходила замуж. Воспоминания, дорогие сердцу каждой женщины.
Аир улеглась спать, уставшая настолько, что уже не хватало сил терзаться мыслями, что ночует под родительской крышей, возможно, в последний раз. Подумала только о том, откуда же Хельд возьмет обещанную за нее лошадь. Все трое пришли в деревню пешком, а выкуп — весь, до нитки, до крупинки — следовало вручить не позднее церемонии бракосочетания. Девушка так ничего и не придумала, заснула и проспала без сновидений до самого утра, до вторых петухов.
Ближе к полудню, после того, как она закончила помогать матери готовить угощение и уже нарядилась в свадебный наряд, ее сомнения разрешились. В деревеньке появились двое приятелей Хельда, которые, как оказалось, куда-то отлучались утром. Оба ехали верхом, вели в поводу еще трех коней — двух под седлом, третьего взнузданного и нагруженного какой-то сумкой. Этого коня тут же освободили от ноши и у ограды передали отцу невесты. Раун с восторгом оглядел лошадь, погладил животное по шее и торопливо увел. Лошадь и в самом деле была хороша — крепкая, вполне годная и под седло, и под оглобли, и в плуг. В конце концов, ее можно было бы продать.
Свадебный обряд справлялся просто, как все в этих краях, где жизнь слишком опасна, а времени мало. Жених и невеста соединили руки над разожженным на каменном алтаре огнем, выпили из одной чаши и произнесли то, что полагалось произносить, в присутствии всех сельчан — этого было вполне достаточно. Затем огню дали погаснуть, и на алтарь принялись сносить приношения — крестьяне пользовались случаем поблагодарить богов за еще один благополучно прожитый месяц (в страду они едва выбирали время для служения, поскольку работы невпроворот). Боги были незлобивы, с ними всегда можно было договориться, ну а если не повезло — к примеру, погиб урожай или пала корова, что ж, значит, не судьба. Жрец, приходивший заключать свадьбы, изготавливать амулеты и лечить, говорил, что если соблюдать законы, установленные богами, то это уже само по себе служение, и они не обидятся, если за дневной работой о них забудешь. Жрецу верили, потому что он хорошо лечил.
Аир осторожно взяла у отца загодя приготовленный свадебный пояс и надела на мужа… Да, теперь ей уже надо было называть его мужем. Он с любопытством смотрел на нее сверху вниз. Для него местные свадебные обряды были в новинку, интересно посмотреть, еще интересней поучаствовать.
Потом их ждало угощение, конечно, не только их, а всю деревню. Полевые работы решили отложить, все-таки свадьба. Угощения на столы поставили поменьше, чем обычно, но и сидеть собирались не весь день, потому что лето, страдное время, это не осень, когда обычно играют свадьбы, когда времени хватает на все.
Хельд пил мало. Его друзья тоже едва пригубливали, но зато налегали на еду. Они пробовали каждое блюдо, всем восхищались, и это очень нравилось хозяйкам. Помимо всяких разных блюд на свадьбу обязательно пекли блины, а потом разрезали на много треугольных кусков, на столько, сколько по разумению разрезающего молодая должна родить мужу сыновей. Аир, привстав, заглянула под руку брату — он как раз резал — и под общий смех, покраснев, насчитала восемь кусков.
— Десять сделать? — спросил, покосившись на нее, брат и хмыкнул. Он был очень доволен, что породнился с рейнджером, будет чем похвастаться.
Девушка отшатнулась и замотала головой.
— Куда мне столько? — выговорила она. — Я дочек хочу.
— Какой от них прок? Одного приданого сколько надо!
— А у меня много друзей, всем пригодятся жены, — с серьезным видом заметил Хельд.
Шутку оценили.
Но для Аир пир закончился слишком быстро, куда быстрее, чем для ее односельчан. Хельд потянул жену за рукав и негромко сказал:
— Пойдем.
Она встала и безропотно последовала за ним, хотя было, конечно, боязно. Это тоже было в традициях — жених и невеста удалялись раньше, и оставшиеся за столом гости и домочадцы пили за супругов и их будущего ребенка. Ироя как-то рассказывала дочери — она была родом с севера, из дальней деревни, — что у них первую ночь супруги проводили в лесу, традицию соблюдали строго, но здесь это было опасно, и новобрачным отводили клеть. Но Хельд направился не к клети.
— Мы уезжаем, — сказал он ей.
— Уже? — огорчилась она.
— Уже. Я сказал и твоей матери, и твоему отцу. Возьмем сумки и поедем.
К дому, задыхаясь, бежала мать Аир, которая бросила пиршественный стол, как только заметила, что ее дочку уводят. Она обняла новобрачную и заплакала, но настоящей грусти не было. Аир понимала, что маме грустно расставаться, может быть, надолго, может быть, даже навсегда, но сама не думала о грустном. Ей хотелось посмотреть мир. Завернув за занавеску, девушка торопливо переоделась в простую рубашку и штаны, натянула сапожки, прихватила куртку, свернула свадебный наряд и вытащила во двор торбу со своим приданым. Хельд уже погрузил припасы, полученные от новых родственников, и затягивал ремни на сумках. Жене он подвел самого смирного из коньков, понимая, что она еще никогда прежде не сидела в седле. Забрал торбу с приданым, вскинул на плечо и подмигнул:
— Доверишь?
— Это не все. Еще два плаща. И лук.
— Да, твой отец мне его уже отдал. Прекрасный лук. А плащи где?
— Вот.
Он поднял их, аккуратно свернутые, с травы и взвесил в руке.
— Меховые! — протянул одобрительно. — Очень хорошо. Гердер, возьми.
Гердер нагнулся с седла и принял ношу. Это был черноволосый, смуглый, очень мрачный жилистый мужчина с обветренным лицом, неразговорчивый и всегда невозмутимый. Сложно было сказать, сколько ему лет — может, тридцать, может, все пятьдесят. Достаточно было посмотреть, как он двигается, чтоб понять — это опытный рейнджер, не первый и не десятый раз ходит в Пустоши, он их знает и легко даст отпор любой нечисти. Аир покосилась на его плечи, не рельефные и вроде бы щуплые, но, как казалось, столь же незыблемые, что и камни, вековые скалы, и, смущенная, отвернулась.
Хельд посадил жену в седло, последний раз махнул рукой и повел коня — сперва шагом, потом легкой рысью, чтоб девушка освоилась. Она довольно крепко сжимала коленками бока лошади и не оглядывалась. Говорят, это плохая примета — оглядываться.
Они ехали до позднего вечера, Аир устала, у нее заболели ноги, которые она напрягала, но как только остановились, как только, сползя вниз, она ощутила под сапогами твердую землю, у девушки словно открылось второе дыхание. Какова в нем была доля облегчения, что удалось наконец избавиться от этого вредного животного с трясучей рысью, — одни лишь боги знали. Хельд, Гердер и третий, которого звали Ридо, быстро разнуздывали лошадей, снимали поклажу, разбивали лагерь. Хельд подошел к Аир и протянул ей котелок.
— Сможешь? — спросил он, улыбаясь. — Или животина тебя угоняла вусмерть?