— Да ты и на костылях сейчас не удержишься, ты что?
— Лучше не зависать на одном месте долго. Поверь моему опыту.
Девушка пожала плечами и молча занялась костылями. Она не слишком хорошо умела работать с ножом и деревом, но на какое-то время этих подпорок должно было хватить. Когда девушка с трудом подняла Тагеля на ноги, он побледнел и едва не упал, но упорно пытался ковылять вперед, отвоевывая шаг за шагом микроскопические кусочки пространства у Пустошей, пока не свалился без сознания. Аир, нагруженная сумкой и седлом, подставила ему плечо, а потому шаталась никак не меньше раненого, и, когда он рухнул, свалилась рядом.
Потом они снова поднялись и снова поползли вперед.
Как ни странно, ни одно опасное существо им по дороге не попалось. Только какая-то оранжевая муха с налету укусила Аир в плечо, в следующий миг девушка почувствовала онемение, холод, а затем и сильную боль. Впрочем, боль скоро схлынула и не мешала даже нести на этом плече сумку, а что укушенную то и дело пробирала дрожь и хотелось закутаться во что-нибудь плотное, так это можно и перетерпеть.
Прошли они в тот день совсем мало, но диво, что вообще прошли. К вечеру Тагель свалился на землю замертво, и Аир снова пришлось тормошить его и заставлять поесть. Она готовила с оглядкой, понятно, без каких-либо хитростей, потому что в сумке Гердера не было ни овощей, ни муки — ничего, кроме вяленого мяса, овечьего сыра в тряпице и соли. Было немного овса, его Аир растирала между камнями и кормила Тагеля овсяной размазней. У нее дома такой кашей всегда кормили больных. Она бросала в котел все, что попадалось им по дороге, один раз набрела на дуб, уже начавший ронять желуди — рановато, что ее удивило, но желуди оказались спелые. Девушка набрала их, вымочила как следует и растерла. Каша получилась мерзкая на вкус, горьковатая, зато сытная. Тому, кто голоден, все сойдет.
Тагель терпел молча, только по ночам, засыпая, стонал и хрипел. Ему было плохо, слабость пригибала к земле, боль постоянно туманила взгляд, но он шел вперед, заставляя Аир забираться поглубже в кусты и залезая туда тоже при малейших признаках опасности. Он знал себя смелым, но так, посреди Пустошей, на костылях, едва способный шевелиться, он был совершенно беззащитен, и слишком хорошо это понимал. Окажись он один, выжить ему не удалось бы, легко догадаться. Аир ухаживала за ним так настойчиво, словно нисколько не уставала, кормила, поила, растирала ногу, когда онемение становилось настолько сильным, что не получалось сделать ни шага. Но девушка не смогла бы защитить его при нападении даже самого обычного «кузнечика». Это он должен был бы защищать ее. Но не смог бы.
Страх подстегивал его, заставлял ковылять быстрее, падать реже и слушать внимательней, и можно было только подивиться, сколько сил способно таить человеческое тело, на какие невозможные подвиги может подвигнуть его страх. Не зря говорится, что человек способен на все что угодно, если только по-настоящему захочет.
В день они делали примерно шестую часть того пути, который проходили бы всем отрядом, даже при отсутствии лошадей.
Два раза Аир находила воду, один раз это был родник, а другой раз — речка, чьи берега поросли кустами, травой и камышами так густо, что подобраться к воде девушке удалось только с пятой попытки. Она тоже очень боялась, но еще и уставала как никогда, потому по большому счету бояться у нее не было ни времени, ни сил. Через речку (бродов искать не было возможности, да и боязно, очевидно, что брод скорее всего там же, где водопой) она перетащила сперва вещи, а потом и Тагеля. Он подсказал ей самый простой способ, то есть разделся и плашмя лег на воду лицом вверх, а она, взявшись за сжимаемые им костыли (сперва их приходилось чинить каждый день, но потом рейнджер сделал их себе сам), просто отбуксировала его на другой берег. Одежду он сумел сохранить сухой, оделся почти без ее помощи, но к вечеру его снова стал бить озноб, и девушке пришлось отпаивать его настоями. Впрочем, она и так делала их для него каждый вечер и каждое утро, боясь, что рана все-таки загноится.
Два раза они отлеживались в кустах от нечисти, шастающей поблизости, и боялись даже дышать. Тагель держался за лук, как за спасительную волшебную палочку, но и сам понимал, что вряд ли способен на что-либо серьезное, и потому молился, чтоб их не заметили. Услышали ли боги его молитвы либо помогло везение, но их не учуяли.
Аир не знала, куда они двигаются, но Тагель примерно представлял и держался направления. Он не слишком надеялся выбраться из Пустошей, но хотел пройти как можно больше, чтоб, может быть, вышла хоть девчонка. По его прикидкам опасную долину они уже миновали, и до края Пустошей оставалось немного. Но немного не значит менее опасно. Тагель, готовый теперь следовать любым правилам, пусть даже суеверию, лишь бы приблизить возможность спасения, боялся даже думать о том, что конец пути близок. Рейнджер знал, что приметы не всегда только бессмысленное суеверие, и вот эта — молчать о результате, не достигнув его, — разумна, потому что, поверив в благополучное завершение, человек расслабляется. Расслабляться было нельзя, и Тагель спал с луком в руках.
Вечерами они забивались в гущину ветвей и листьев, все так же надеясь, что их не заметят. Аир разжигала маленький костерок и готовила еду, потому что холодную нутро Тагеля не всегда принимало. Его все так же донимали приступы бреда и беспамятства, а в сочетании со слабостью и болезненностью раненого они становились особенно опасны. Тогда Аир укутывала его всем теплым, что у них было, и дремала, свернувшись клубочком для тепла. Она мерзла.
В очередной раз приступ затянулся, и он пришел в себя только под утро, обессиленный, слабый, как новорожденный котенок, стуча зубами в ознобе. Он посмотрел на спутницу мутно и попытался сесть. Со стоном, корчась, упал обратно.
— Лежи. — Она поправила седло, которое клала ему под голову, и стала разжигать костер. Под глазами у нее углубились тени, появились морщинки в уголках глаз и на лбу, и он понял, что она так и не уснула.
Теплый настой зверобоя и коры бархатного дерева немного привел его в себя, но Тагель быстро понял, что не сможет идти. Он немного полежал, собираясь с силами, потом попытался встать. Крепко схватив его за руку, девушка удержала спутника на месте.
— Ты слаб. Тебе нужно полежать.
— Да, ты права. — Он вздохнул и слегка подтянул к себе лук. По привычке. — Пожалуй, сегодня придется отдыхать.
Она пожала плечами.
— Можно и отдохнуть. Спеши — не спеши, все равно еще долго идти.
Они помолчали. Они вообще больше молчали, то ли не о чем было говорить, то ли страшно не услышать что-нибудь опасное.
— Тагель, — тихо позвала она спустя полчаса молчания.
— У?
— Тагель, как ты думаешь, мы выживем?
— Надеюсь.
— А думаешь как?
Он вздохнул, но тут же замер. Осторожно поднял глаза. Всмотрелся в заросли…
— Пригнись, — едва разжав губы, шепнул он.
Аир сперва взглянула непонимающе, но тут же сообразила и рывком бросилась на землю — этому она хорошо научилась за время пребывания в Пустошах. Рука не подвела Тагеля, несмотря на слабость, и стрела свистнула прямо над головой у девушки, едва не дернув ее за волосы.