Он обернулся к вошедшим с легкостью юноши, и Гордона ослепило сверкание его облачения. Рено был уже одет для церемонии, а одеяние было призвано восхищать, поражать и вызывать уважение с благоговением пополам. Это была серебряная парча, прошитая полосами белого шелка и жемчугом, и она еще должна была помнить плечи прежнего Первосвященника. Роскошное одеяние, складки которого лежали продуманно и красиво, должно было привлекать к Высшему Магистру взгляды, когда он будет служить на возвышении возле алтаря, даже в полутьме храма. Гордону прежде не случалось видеть первосвященника в полном облачении так близко, и хоть он считал себя человеком совершенно равнодушным к религии, его что-то будто подтолкнуло, и он сам не заметил, как склонился перед Рено в почтительном поклоне.
— Ну, не надо, Гордон. — Первосвященник протянул графу руку, и, разогнувшись, Рутвен увидел на его лице искреннее радушие. — Рад тебя видеть. Присаживайся. К сожалению, у нас не так много времени.
— Товель не напомнил мне, а я, признаться, и не помнил, что сегодня четырнадцатый день…
— Возможно, Оубер и сам не помнил, — улыбнулся Рено. — Он передал тебе суть моего предложения?
— Да, но я хотел бы завершить этот разговор с вами.
— Законное желание.
— Я не понимаю, что вы хотите от меня. Только, если можно, прямо.
— Конечно. Как, надеюсь, сказал тебе Товель, я хотел бы всеми силами избежать гражданской войны. Того, кто взойдет на престол Империи, мне укажет Бог, но, разумеется, совет знати будет категорически против того, чтоб я служил проводником божьей воли. Они твердо считают, что этот вопрос будет решать не Бог, а я. Я ничего не имею против совета знати, но если даже отрешиться от требований закона, вряд ли от представителей высоких Домов можно ожидать скорого и единодушного решения.
— Я тоже так думаю.
— Мне необходимо, чтоб ты силами Храма поддержал того, кого назовет Бог. Если нужно будет, своим авторитетом. Если понадобится, силой.
— Думаю, скорее последнее. Мой авторитет не идет ни в какое сравнение с вашим. И если не хватит вашего, то, боюсь…
Рено смотрел на него проницательно.
— Ошибаешься. Тебя обожают в войсках, и если ты позовешь, многие пойдут за тобой. Скажу откровенно, многие пошли бы за тобой, вздумай ты провозгласить себя императором.
— Я уже говорил Товелю, что не хочу этого, и повторю вам.
— Я знаю. — Высший Магистр грустно улыбнулся. — Я помню тебя еще ребенком. Я потому и обращаюсь к тебе. Я знаю, ты предан трону и законам Империи. Знаю, ты поддержишь их. В любых обстоятельствах.
Они смотрели друг другу в глаза, и в этой ситуации невозможно было солгать ни тому, ни другому. Но Рено, как говорили, и говорили верно, не лгал никогда, а Рутвен не видел смысла. Он не собирался отвечать. А зачем? И так все понятно.
Месса, отслуженная лично первосвященником Серебряного Храма, могла поразить воображение любого, даже привыкшего к роскоши человека. Сам храм, на украшение большой залы которого пошло несколько десятков килограммов серебра, а отделка малой поглотила почти в два раза больше этого драгоценного металла, был прекрасен настолько, что щемило сердце. То, что это творение архитекторов, скульпторов и ювелиров поистине совершенно, признавали все, кому не довелось увидеть Большой Храм Белого Лотоса. Впрочем, таких становилось все больше. Когда искрящееся, а когда мягко мерцающее в живом свете серебро завораживало. Помимо серебра в отделке присутствовали кусочки горного хрусталя, оникс, опалы самого лучшего качества и благородная древесина. Если же говорить о малой зале… Повседневно ее могли видеть только священнослужители, представители Династии и самых знатных из Домов Империи. Теперь же, повинуясь жестам вышедшего из внутренних помещений Высшего Магистра, служки распахнули большие, в три человеческих роста, врата, раздвинули экраны между колонн, и перед изумленными взорами тех простолюдинов, которые успели набиться внутрь, развернулось ошеломляющее зрелище. Впрочем, традиция требовала, чтоб, немного послушав мессу и тем самым почтив усопшего императора, первые давали место последующим, так что за пять часов, что длилась служба, полюбоваться малой залой, где и свершалось священнодействие, удалось многим.
Красоту ее трудно было описать словами. Если большее помещение отделали серебряной фольгой, то здесь имело место литое и чеканное массивное серебро, украшенное инкрустациями из жемчуга, аметистов и сапфиров, арки, в которых стояли статуи апологетов религии Серебряного Бога, обрамляло ажурное кружево, созданное из белого золота, а канделябры, расположенные справа и слева от алтаря и статуй, искрились бриллиантовыми подвесками. Алтарь был выполнен в виде застывшего словно по мановению чародейской руки фонтана, который выточили искуснейшие мастера. Когда шла служба, в предусмотренный под алтарем проем ставили большую толстую свечу, и хрустальный монолит начинал искриться, словно изображал собой не воду, а небесное сияние. Свет этот, преломляясь в гранях, отражался на стенах и украшениях и наполнял малую залу светом, который невозможно было назвать земным. Сорок лет назад, когда Империя все еще находилась в состоянии, близком к кризису, Храм, как говорили, потратил на это великолепие почти все свои запасы. Но нельзя было не признать, что оно того стоило.
Месса близилась к концу, когда Высший Магистр, нисколько, казалось, не утомленный пятичасовым бдением, отступил от алтаря, давая место Магистрам, которым теперь следовало завершить церемонию, и оказался совсем рядом с советником, Лео Тайрвином, стоявшем на одном из почетных мест. Советник покосился на Рено, слегка поклонился и прошептал, чтоб не тревожить занятых священнослужителей:
— Зала воистину прекрасна. Жаль, раньше мне не доводилось бывать здесь.
— Она — младшая сестра храмовых покоев в Белом Лотосе, — тихо ответствовал Высший Магистр. Глаза у него сияли чистым, ровным спокойствием, и Лео молча подивился, какое счастье составило для первосвященника общение с его Богом.
— Впрочем, и хорошо, что она будет закрыта сегодня, — добавил советник. — И, даст Бог, не откроется еще много лет.
Рено обернулся к Тайрвину и какое-то время смотрел сосредоточенно, словно пронизывая взором.
— Она будет открыта завтра, — проговорил он наконец, и в наступившей после возложения на алтарь чаши тишине его услышали все, в том числе и те, кто толпился в большем помещении. Оказывается, подумал Лео, слабый голос Высшего Магистра способен загораться в стенах Храма и, отражаясь в сводах, звучать подобно колоколу. — Завтра же, когда я короную нового императора. Нового повелителя нашей великой страны.
Один миг упустил советник, чтоб сказать что-то, и из общей залы первосвященнику ответил гром приветственных криков. Люди слышали.
— Император вряд ли будет избран советом завтра, — холодно ответил Лео, и в голосе его послышался звон стали. — Поэтому вряд ли возможно будет провести завтра коронацию. Придется отложить.