– Что с тобой? – войдя в комнату, спросил Рудин.
– Сердце прихватило, – вздохнул сидевший в кресле Михайлов. – Ты как сказал про опознание, я думал – все, помру.
– Так ведь как получилось. Только я от тебя поехал к своим, у меня там трое ребят есть, кому подобные дела доверить можно, деньгу любят, стервецы. Я на этом их и прихватил, потом пожалел. Зато сейчас они готовы все, что угодно, для меня сделать. Так вот, один из них вспомнил, что в морг поступили женщина и парень. И главное, по возрасту подходят, да и…
– Я сначала, когда бабу увидел, – вздохнул Михайлов, – думал, Нинка. На парня и смотреть боялся. Горец глядел. Он меня и привел в себя. Знаешь, а я ведь на него грешил. А что? – вздохнул он. – Причина у него имеется. Мы ведь втроем…
– Да знаю я все, – кивнул Рудин. – Ты как сейчас-то?
– Легче стало.
– Ого! – Рудин увидел большую, метр на метр, фотографию Нины и Яши. – Какая. Я тоже своих, наверное, так сделаю. Кто это делал? – спросил он.
– Сведу, – кивнул Михайлов. – Только бы с ними все в порядке было.
– Да все будет нормально. А знаешь, – нерешительно начал он, – не устроили ли они, Нина и Яшка, самопохищение? Проверить, как ты к ним…
– Исключено, – отрезал Михайлов. – Погибли мои ребята. Их трупы нашли вчера. Кто-то похитил сына и Нину. Знать бы кто. Но вот если бы сейчас вернули их живыми, честное слово, ничего бы не сделал. Только бы спросил: почему? Из-за чего? И все, честное слово.
– А ты знаешь, – немного помолчав, вспомнил Рудин, – Свиридова? Ну того, кто в Тамбове воду мутил против твоих? Его взяли. Он под Москвой стрелял в «козла» какого-то. Тот ему в лоб шел. А как раз там поселок какой-то. Один отставной майор видел, номер запомнил и позвонил. Его брать на трассе хотели. По номеру проверили. Свиридов из Мичуринского района Тамбовской области. Нашим парням попался. Да глупо так – увидел двоих и бежать. Те, понятное дело, за ним. Сначала ни в какую про пистолет не признавался. Потом раскололся. А тут еще из Тамбова бумага пришла. Новые хозяева, он оттуда умотал, нашли два трупа. Представляешь? Свиридова прижали, он и кольнулся. Да, двоих ночью прибил и уехал. А с него ведь и подписку о невыезде сняли. Во дела. Сегодня повезут его на место, где оружие выбросил.
– Вот здесь, – сказал сидевший между двумя рослыми оперативниками Олег. – Я их в окно бросал.
«Жигули», мигнув фарами, остановились. Идущая впереди «семерка» тоже. Встал и микроавтобус, ехавший третьим. Из него выскочили четверо вооруженных автоматами милиционеров.
– Точно здесь? – обернувшись, спросил плечистый оперативник.
– Да, – кивнул Олег. – Чуть дальше туда, – мотнул он головой назад.
– Смотри, если нет, – предупредил оперативник и вышел. Из первой машины двое с металлоискателями направились в лес.
– Дай закурить, – попросил Свиридов у сидевшего слева. Тот, вытащив сигарету, сунул ему в рот и щелкнул зажигалкой.
– Павел, – Люба, вздохнув, присела на край кровати, – где тебя так? Почему ты не хочешь, чтобы я вызвала врача?
– Меня ищет милиция, – перебил ее Зубов. – Я преступник. Помнишь, тогда…
– Я догадывалась. Но надеялась, что это не так. Значит, ты вор?
– Слушай сюда. Я отлежусь с недельку. Может, чуть больше. Потом съездишь в одно место и привезешь мне сумку. Я хорошо заплачу за это. Только не надо ля-ля, что, мол, не все покупается и не все продается.
– Я бы этого и не сказала. Сейчас без денег жить… А то, что они у тебя ворованные, что ты убил кого-то из-за них, я этого не видела. Просто я хотела…
– Мужика для хозяйства, – цинично продолжил Зубов. – Чтоб я тебя с Настенькой подкармливал и игрушки твоей дочурке покупал. А может, мне ее и дочкой называть надо было? – Зубов рассмеялся.
Люба встала и шагнула к двери.
– Слушай сюда, – угрожающе проговорил Зубов. – Из квартиры можешь выходить только ты. Малейший зехир, и я пришью Настьку с ходу. Я не шучу. Я вообще-то не кровожадный, просто мне отлежаться надо. Так что не глупи. А дней через семь – десять исчезну. Оставлю бабок вам, и больше мы не увидимся. Так что давай расстанемся по-хорошему. Про Настю я сказал вполне серьезно. Малейший зехир, и я ее пристрелю.
Люба, испуганно прижав руки ко рту, заглушила невольный вскрик и отшатнулась к двери.
– Успокойся, – посоветовал Зубов, – и тогда все будет ништяк. Я же говорю, главное – веди себя тихо и спокойно. Насте можешь ничего не говорить. Но из дома она выходить не должна. Дверь не закрывай. Чуть что – я убью ее и тебя тоже. Если все-таки как-то сквозанете, квартиру взорву. Так что самое нормальное для тебя – выдержать меня дней десять. Как только смогу более-менее двигаться, свалю.
– Какая же ты сволочь! – с ненавистью прошептала Люба.
Зубов с коротким стоном поднялся. В его руке был пистолет. Поморщившись, шагнул вперед и ребром ладони ударил ее по шее. Она упала. Осторожно погладив раненый бок, он шагнул к двери и громко позвал:
– Настя! Иди сюда!
– Что? – ответила девочка. Она вышла из своей комнаты и, улыбаясь, подошла к двери спальни.
– Зайди, – улыбнулся Зубов.
Настя сделала шаг вперед и увидела лежащую мать.
– Мама! – вскрикнув, бросилась к ней. – Что с тобой?
– В основном, – усмехнулся Зубов, – все нормально. Пока нормально. Ты отныне будешь жить в этой комнате. Спать, есть и даже в туалет ходить. Так надо, – по-прежнему улыбаясь, сказал Зубов.
Девочка, повернув голову, с испугом взглянула на него и, отскочив от застонавшей матери к окну, громко завизжала.
– Заткнись! – направив ствол пистолета на Любу, рявкнул Зубов.
Настя испуганно, словно подавившись, замолчала. По ее щекам текли слезы.
– Говорю еще раз, – раздельно произнес Зубов. – Если кипиша не поднимете, будете жить. Несколько дней я буду твоей нянькой, вот и все. А ты моей сиделкой. Ты скажешь, – обратился он к поднимавшейся Любе, – что Настя уехала к подруге или куда-нибудь по путевке. В общем, придумаешь, потому что ее жизнь зависит от тебя.
– Настенька, – не отводя взгляда от Зубова, Люба, закрывая собой дочь, потерла шею, – все будет хорошо. Ты не бойся. Все…
– Конечно, – усмехнулся Зубов. – Я хороший дяденька. Но если что-то выкинете – убью. Не больно прибью, – засмеялся он. Поморщившись, коснулся раненого бока. – Принеси что-нибудь пожрать, – сказал он. – А ты размещайся здесь. У вас горшок есть?
– Я буду в туалет ходить! – продолжая плакать, прижимаясь к матери, громко сказала девочка.
– Да не стесняйся, – захохотал Зубов. – Я смотреть не буду. Все-таки возраст у тебя не тот, чтоб подсматривать. Представь, что я твой отец. – Он, поморщившись, осторожно присел на кровать. – Не пытайся бить меня по ране или обливать горячим супом, – взглянул он на Любу. – Ее я убить в любом случае успею. И еще: то, что принесешь мне, первой будет есть она. Так что не надо снотворных или крысиного яда. И не вздумай сообщать ментам. Это в кино они освобождают всех без трупов. Ее, – он кивнул на навзрыд плачущую Настю, – я убить успею.