– А может, лучше было не убегать? Сесть да и разобраться вместе?
– Он меня обозвал дурой. И сказал, что я вся в мать.
– Вы все какие-то странные, – произнес Фил.
– Я – не все. Понял?
Эти слова Ленка произнесла со злобой. Поставила пустую чашку на стол, как припечатала. Затем подняла глаза на Филиппа:
– Ты мне лучше скажи – ты поможешь мне? Или ты ему продался за вот этот спикер?
Ленка ткнула пальцем в свою сумочку: конфискованный «эппл» лежал там. Фил поймал себя на мысли, что…
– Чего ты на меня так смотришь? Поможешь или нет?
В полутьме комнаты ее зрачки расширились, голос срывался от волнения, и Филу захотелось прижать ее к себе и не отпускать. Кажется, Ленка это заметила.
– Остынь, – сказала она. – Тебе не надо было коньяк пить. Не люблю пьяных.
– Я – ничего, – пробормотал Фил. «Ну что за дурак», – подумал он с горечью.
И тут словно кто-то подсказал ему, что делать.
– Хорошо, Lynn. Мы поедем вместе, – сказал он твердо. – Мы найдем твоего Ника и вытащим. Или сами там останемся, в этой психушке.
Ленка улыбнулась. Встала, прошлась по комнате.
– Не обижайся, – проговорила она. – Я всегда знала, что ты смелый.
Она погладила Фила по лохматой голове (у него захватило дыхание от удовольствия). Снова прыгнула на кровать. Поджала ноги.
– А скажи, Flea, – прищурилась она. – Ты мне столько наговорил про своих девушек. Пока я играла Lynn. Ну так и где они все?
– Они все на даче, – отвечал Фил.
– А мне кажется, вон на тех плакатах. Ты их от меня спрятал?
– Увлекаешься девушками? – поинтересовался Фил.
– Дурак.
– Я тебе налью еще кофе?
Вскоре они сидели – Ленка на его кровати, он прямо на полу – и разговаривали о всякой всячине, как будто ничего и не произошло.
– Он бы тебе понравился, – говорила она. – Ник очень хороший. И добрый.
– Ты так его любишь?
– Просто он мой единственный друг. Он один меня понимает. Тебе-то хорошо, ты… в таком районе живешь… Тут хотя бы не скучно.
– Здесь-то?
Фил с ненавистью глянул в окно: там, в отдалении, темнел еще один двадцатиэтажный мусорный ящик – редкие окна светились красным и желтым, как выигрышные кнопки в идиотской телевизионной лотерее. Мать могла часами смотреть эту лотерею на местном кабельном канале. Фил подозревал, что всю программу вместе с редкостно тупой ведущей генерирует компьютер.
Иногда ему казалось, что и весь этот пейзаж за окном – чья-то экономичная графика.
– Ты думаешь, у меня много друзей? – спросил Филипп. – Только те, что в «Strangers». И ты… теперь.
– И у меня, – сказала Ленка.
Да, заметил Фил. Она очень красивая, когда волнуется. Или смущается. Жаль, что это бывает так редко.
Вот и сейчас это быстро кончилось. И не поймешь, серьезно она или нет.
– Причешись, ты такой смешной, – говорит она.
Фил послушно принимается искать расческу.
– А ты уверен, что отец не пробил этот адрес? – спрашивает она.
– Адрес? Пробил, наверно. Проще простого. Но ты не бойся, он пока что нас искать не будет. Он ждет. Ждет, что я тебя уговорю вернуться.
– Правда? И ты это сделаешь?
Так она мурлычет, а сама стягивает свою великолепную курточку (Фил волнуется).
– Тебе помочь? – набирается он смелости.
– Вот еще… не надо…
И он останавливается на полдороге. А Ленка, как ни в чем не бывало, укладывается на постель, крепко обнимает подушку – теперь подушка будет пахнуть ее запахом, думает Фил.
– Разбуди утром, хорошо? – шепчет она сонно. – Нам же ехать далеко…
Так и осталась на его кровати. А он кое-как устроился в кресле.
На полу валялась Ленкина сумочка – оранжевая, в спортивном стиле, – а в сумочке лежал его новый спикер (отключенный). Фил хотел потихоньку стащить аппарат, но не решился. Пусть будет, как будет.
До рассвета оставалась пара часов, белесое северное небо уже понемногу розовело, а Фил совершенно не представлял, что с ним будет завтра.
Ему отчего-то стало грустно. Он тихонько поднялся, задвинул шторы поплотнее. Снова забрался в кресло. Долго сидел так, прислушиваясь к ее дыханию; потом и сам незаметно уснул.
* * *
В это самое время, а может, чуть раньше, в комнате матери тихонько, но очень требовательно запиликал телефонный звонок.
Это был старый аппарат: мать Фила все никак не могла решиться завести нормальный спикер. А может, боялась. Далеко не каждому приятно знать, что твое лицо видит собеседник. Особенно если ты уже лет десять живешь одна… ну, с сыном… и уже не слишком-то заботишься о внешности. Да еще денег никогда ни на что не хватает. Словом, вы понимаете.
Матери Фила было тридцать девять.
Она села на постели. Протянула руку к прикроватному столику. Взяла трубку. Откашлявшись, проговорила:
– Алло?
– Hello, darling, – игриво произнес мужчина, но тут же, не дожидаясь, пока женщина отключит связь, добавил обычным голосом: – Оль, это Мирский. Помнишь такого?
– Здравствуй, Кольт.
– Извини за поздний звонок. Или, точнее сказать, за ранний, – Николай Павлович говорил непринужденно, будто они были знакомы сто лет, и даже довольно тесно; судя по всему, так оно и было. – А чтобы ты не задавала вопросов, лучше я спрошу сам: твой Филипп дома сейчас?
– Дома. Свет горел. Он поздно пришел, я не стала выходить. А что?
– Постой. Он один?
– Не знаю. Он передо мной не отчитывается. А что тебе до Филиппа?
– Нет, Оля, ты не поняла. Мне просто хочется знать. Ты же в курсе, он ведь со мной работает, возит мне документы…
– Что-то по его работе? – забеспокоилась Ольга. – Ты лучше мне скажи сразу. У него и так в последнее время неприятности. Телефон на улице отобрали…
– Его неприятности подходят к концу, – объявил Мирский. – Я принял такое решение. Я даже телефон ему подарил.
– Не надо ему никаких подарков. Ты ему не отец.
Ольга говорила с непонятной злобой. Это Мирскому понравилось. Ее голос в трубке снова казался молодым.
– Как обидно, что я тебя не вижу… у тебя по-прежнему нет видеорежима? Игнорируешь прогресс? – Николай Павлович никогда не мог удержаться, чтобы не съязвить. – Оля, я и сам прекрасно помню, что я ему не отец. Но раз уж так вышло… – Эта загадочная фраза, кажется, была принята без объяснений. – Но несмотря на то, что так вышло, я все равно перед ним в долгу.