А Костя одобрительно оглядел освобожденную от растворившегося в эфире хлама комнатенку и констатировал:

– Ну вот и попросторнее стало, Теперь еще бы подмести – и совсем хорошо.

– Шампанского! – не унимался взыгравший дед. – И к цыганам!

С шампанским, к сожалению, была напряженка, как, впрочем, и с цыганами, поэтому дедок наш быстро утух, потом словно бы очнулся, после чего недоуменно воззрился на свое изменившееся обиталище дымными детскими глазками.

– И чего это вы тут мне учудили? – опять же как-то по-детски спросил он, слегка качнувшись на своем насесте.

И действительно… Макулатурные курганы на полу исчезли, растворились в эфире, вернулись в лоно породившей их культуры, явив нашим взглядам дощатые половицы с грязными натоптанными дорожками там, где раньше были проходы между бумажными взгорьями.

В комнате сразу стало просторно, и дед на своем табурете даже как-то потерялся в ней. Был такой ликер в свое время, назывался он «Петух на пне», вот таким-то петухом на пне и выглядел наш хозяин. Не то рассерженным, не то озадаченным. Клюнуть или нет?

– Прах к праху… – начала было Люта, но Иван Палыч не обратил на ее слова внимания.

Наверное, драконова кровь по-прежнему делала свое дело, потому что Вынько-Засунько не стал никого клевать, только сделал пару нырков небритым подбородком, сглотнул и плаксиво квакнул:

– Ну чего надо-то? На самом интересном месте фестиваль обломили. Вон девка-то как скакала… – и мигнул.

– Вы рассказать обещали, – вежливо напомнил ему герой Костя.

– Шампанского, – опять заныл было дед, потом опомнился, пришел в разум и спросил: – Чего рассказать-то?

– Все, – твердо сказал Костя. – Рассказывайте все, как было, есть и будет. То есть про мировой и небесный беспорядок и какое вы к нему имеете отношение.

– И все-таки вы из конторы, – сокрушенно вздохнул старик, – те тоже так, сначала шампанского посулят, а потом давай руки-ноги крутить. А по виду не скажешь… Только облом у вас вышел, господа конторщики, у меня на сей случай справочка имеется от врача, а в справочке сказано, что за поступки свои я не ответчик, чего и вам желаю. Показать?

– Не надо, – примирительно прогудел Костя. – Справочка вам еще пригодится, когда к вам настоящие эти… из конторы придут. Кстати, что это еще за контора такая?

– Эх, ты, ослятя ты ослятя… – укоризненно заметил хозяин, – вон какой вымахал здоровый, прямо терминатор какой-то, а конторы не знаешь. Тоже мне герой! Контора – она контора и есть! Богунское бюро безопасности, БСБ сокращенно. Сразу видно – не здешние вы, ох нездешние… – и покрутил головой, словно заранее сокрушаясь нашей незавидной участи.

– Ну так и расскажи нам, ослятям нездешним, что у вас здесь происходит, – добродушно сказал Костя.

Насчет ослятей нездешних, это он погорячился, подумал я. Зачем же всех огульно с собой равнять. Я вот лично о конторе имею некоторое представление и даже, представьте, воспоминания, хотя и не особо приятные. Так ведь на то она и контора. А уж герою, прежде чем отправляться на геройство, сам Бог велел полюбопытствовать, что за силы правят там, где он решил порезвиться. Ну, правда, насчет Люты непонятно, ей-то о конторе знать вроде и ни к чему, да хотя ведь всем нам вроде ни к чему, однако знаем же.

Старикан между тем успокоился, видимо, решив, что мы все-таки не из конторы, во всяком случае, не из той, которой он боялся, извлек из угла запыленную банку брусничной настойки, наплескал в стакан – все равно шампанское обломилось, – со смаком испил и принялся рассказывать. Видно, давно выговориться хотелось, да и наличие справки развязывало язык.

Костя внимательно слушал, Люта молча вышла в сени, вернулась оттуда с пахучим березовым веником – другого, видимо, не нашлось – и принялась подметать пол. Я присел на порожек и от нечего делать принялся подстраивать гитару, хотя, по правде говоря, нужды в этом никакой не было.

Сквозь шарканье веника, сквозь полубессвязное бормотанье пьяненького хозяина в меня понемногу втекали звуки этого мира. Я слышал машины на недалеком отсюда шоссе, с мокрым шумом тянущие за собой хвосты из водяных капель и дорожной грязи. Далекие человеческие голоса, бубнящие что-то невнятное, но совершенно привычное, даже родное, судорожное взлаивание скорострельных пушек на местном оборонном заводе… Звуки России, не важно какой, но все-таки – России.

В немытые окна хибары жидкой бражкой сочился пасмурный провинциальный денек, делая меня немного пьяным. Хотя, может быть, всему виной была усталость, ведь я сыграл дорогу.

Глава 5 Вечер трудного дня

Пусть дешево вино, да вровень льется всем!

Девиз одного пьянчуги

– …и вот настало тут по всему миру беззаконие и наступила беспредельная несправедливость, и лишь одному из всех даны были талант и воля низвергнуть мерзость туда, откуда она явилась, а куда – не знаю сам… – с библейским пафосом продолжал свое повествование наш хозяин. – И было перед этим тому единственному чудесное явление, пришла к нему однажды дева, сама собой прекрасная, коей в наших местах давно никто не видывал, и посулила ему будущее, если он мировой беспорядок выправить сподобится и богов неправедных в разум введет. И дадены были этому избранному сила и знание и чутье и власть над злым, неупокоенным железом… И целкость дана ему была воистину снайперская, и право глумливого слова тоже… И несть отныне гнусавцам да прохиндеям покоя ни в палатах каменных, ни в бронях титановых, ни в подвалах тайных, ни в воздусях, ихним же зловонным дыханием отравленных. Всех вижу, всех слышу, всех чую, всем воздам!

С высоким стилем у бывшего системного программиста было явно слабовато, зато веры в собственное высокое предназначение – предостаточно.

Между тем пенсионер слегка утомился от длинных эпических периодов, вытащил пестренькую тряпицу, утер с чела трудовой пот, отхлебнул брусничной и продолжил вещание:

– И осознал он призвание свое, и принял его всей душой исстрадавшейся, и принялся вершить суд и возмездие, начав с малых гнуснодейцев, для разминки и накопления опыта, но с прицелом на все больших и больших. Ибо не дело выбирать себе богов путем голосования, будто депутатов или паханов каких, прости господи. И не боги выборные сии, а суть химеры демократии мерзопакостной, и предначертано им быть низвергнутым мужем праведным… И Ааву Кистеперому, и Зухану Мучительнику, и Упрату Бездавальщику, и Кону Пяткорезу, и Афедону Бесштаннику, и Шипе Конструктору – всем им сгинуть от злого железа в руце праведной! И самому Кмагу Шестирылому не уберечься в воздусях своих от стали неупокоенной, ибо как решил Избранный, так и случится!

«Батюшки, – подумал я, – а старик-то Костин коллега, хотя бы по духу, вон оно как!»

А дед все бубнил и бубнил, я уж совсем было задремал под яростное журчание господина Засунько, но спать на голодный желудок – это, знаете, как-то некомфортно. Не знаю, как Косте с Лютой, может быть, в подготовку героев и входит умение голодать, а остроухим эфирным созданиям женского пола и вовсе грубая пища противопоказана, а мне почему-то невыносимо захотелось есть. Даже не есть, а жрать. Может быть, это дедовы откровения на меня так подействовали, а может, еще что-нибудь, но жрать хотелось так, что прямо терпежа никакого не было.