Справа от меня красовалась здоровенная стеклянная коробка, в которой располагался миниатюрный деревянный детинец. Недостроенный. Не то народный умелец, мастеривший детинец, ушел в бессрочный запой, так и не завершив свое творение, не то таков был первоначальный замысел, но все равно выглядело все это здорово. Кукольные фигурки жителей древнего Зарайска застыли в различных позах, соответствующих их профессиональной деятельности. Кто-то тащил бревно, кто-то вострил булатные ножи. Несколько малюсеньких человечков в жестяных шлемах и с копьями, изготовленными явно из зубочисток, изображали воинский дозор или княжескую дружину – я толком не понял, плохо я знаю историю города, в который меня забросила судьба. За речкой, изготовленной из зеленого, подернутого рябью бутылочного стекла, угрожающе корячились другие фигурки с крошечными луками и кривыми сабельками – не то степняки, не то шайка самого Аава Кистеперого, как известно, спалившего наш город дотла лет триста-четыреста назад. После чего и наступили для города новые времена, закончившиеся нынешним процветанием.
Прямо передо мной была лестница, ведущая на второй этаж особняка, красивая такая лестница, с пологими барскими ступенями и вычурными бронзовыми стойками дубовых перил. Лестница вела в небольшой зальчик на втором этаже, на стенах которого висели неразличимые отсюда картины местных художников. Я их всех знал, выпивал со многими, да что там со многими, наверное, со всеми. Писали они в основном пейзажи или исторические полотна, посвященные трудовой деятельности пахана нашего небесного Аава и его славных братанов-товарищей, Гугуки Сопатого, Кобылы Ласкового и прочих видных деятелей эпохи местного масштаба. Некоторые погоняла соратников господина Кистеперого звучали довольно смачно, поэтому в присутствии обывателей произносить их вслух было не принято. Другое дело в Храме…
Кабинет директора обнаружился слева за дверью, крашенной казенной краской некрасивого цвета. На двери висела табличка, отпечатанная на лазерном принтере:
Директор Зарайского краеведческого музея
г-жа Г. М. Арней
Стало быть, какая-то техника у музейных работников имелась.
Я постучал в дверь и, услышав «войдите», помедлил немного. Это самое «войдите» было произнесено низким, слегка хрипловатым голосом, от которого по позвоночнику пробегала сладостная неприличная дрожь. И мучительным резонансом отзывалась в другом месте. В общем, голос был… Ну, короче, я никогда не пользовался услугами «секса по телефону», но в моем представлении с таким голосом, оказывая эти самые услуги, можно было запросто разбогатеть.
Я вошел. Госпожа Арней стояла у окна вполоборота ко мне и занималась поливом комнатной пальмы с непристойно волосатым стволом. На пальмовой ветке болталась позабытая с Нового года елочная игрушка – маленький стеклянный кистень.
– Что вам угодно? – спросила директриса, выпрямляясь, пока я судорожно латал дыры в профессиональной броне милицейского хамства и цинизма. Броня была так себе, не успел я еще заматереть, как выяснилось! Да тут и самая матерая матерость вряд ли помогла бы, потому что госпожа Арней была – О! И туфли «Хохфут» к китайским умельцам явно не имели никакого отношения. И все остальное тоже. Так что было совершенно непонятно, что такая женщина вообще делает в нашем занюханном городке.
– Старший сержант Голядкин Степан Григорьевич, следователь-стажер Зарайского отдела внутренних дел, – официальным голосом отрекомендовался я.
– Вы из милиции? – спокойно констатировала госпожа директор музея. – Присаживайтесь, я сейчас.
Присаживаться я, однако, счел неудобным и стоял, переминаясь с ноги на ногу и с омерзением ощущая ногами промокшие во время пешего перехода от ментовки до музея ботинки и носки.
– Ну вот, я и закончила, – сообщила госпожа Арней, встала на цыпочки, сняла с верхушки пальмы елочную игрушку и небрежно бросила ее на письменный стол. – Теперь я целиком и полностью к вашим услугам.
И думал я, капусту жря,
Подумаешь, какая фря!
Омар Спупендайк. Личное
Придя в себя, я аккуратно повесил фуражку на рогатую вешалку в углу, машинально провел ладонью по волосам и осторожно присел на тяжелый, даже на вид неудобный стул с резной спинкой. Из запасников музея, наверное. Сама же госпожа директриса разместилась в обитом бордовой кожей элегантном офисном кресле, достала из маленькой сумочки пачку сигарет, прикурила от миниатюрной золотой – честное слово, золотой – зажигалки, не обратив ни малейшего внимания на мое суетливое хлопанье по карманам, и слегка брезгливо, но все равно очень эротично пропела:
– Вы, наверное, по поводу кражи пришли? Так я все в заявлении написала, больше я ничего не знаю. Да и некогда мне, честно говоря, дел по горло, сами понимаете.
Тут она грациозно стряхнула пепел со своей длинной, пахнущей сандалом сигаретки в бронзовую пепельницу, бросила ногу на ногу – я услышал только шорох, из-за столешницы ничего не было видно – и слегка откинулась на своем троне.
Все-таки кое-какой иммунитет я за время работы в органах приобрел, так что быстренько сконцентрировался и принялся обдумывать первый вопрос.
Надо сказать, эта редкая птичка слегка переусердствовала. Совсем чуть-чуть. Такой женщине не следует тратить свое обаяние на какого-то малозначительного мента-стажера, потому что менту-стажеру, если он не полный имбецил, совершенно понятно, что тут ему ничего не светит, не звенит и даже не пахнет. В общем – нечего ловить. С таким же успехом можно пялиться на фотографию в «Космополитене» – никакой практической пользы, одно расстройство мочеполовой системы. Хотя некоторые таки пялятся и даже ловят от этого кайф, только я не из их числа. Я все-таки физик по образованию, здраво мыслить умею, так что на понт, даже такой фигуристый, меня не возьмешь, понимаю, что «не бродить, не мять цветов багряных…». Хотя это, кажется, по другому поводу сказано. Но все равно годится.
– Госпожа… Арней, – начал я, напрягая рудименты хорошего воспитания, которого, кстати, так во время учебы и не получил.
В университете, а тем более на физфаке, политесу не уделяли должного внимания, не в пример, скажем, «Демократическим основам современной религии» – был такой обязательный курс. Вел его профессор Рамзаев, богун Рамзай, известный в молодости среди братвы под погонялом Ушан. Его и студенты звали Ушаном, было за что… Но это я так, в порядке лирического отступления.
– Госпожа Арней, я понимаю, что вы весьма занятой человек, однако помощь милиции, братве или Храму – первейшие и почетнейшие обязанности каждого добропорядочного гражданина или гражданки, будь он хоть трижды занят, – выговорил я совершенно бессмысленную тираду, после чего продолжил уже по существу: – Расскажите, пожалуйста, как вы обнаружили кражу. Что вы при этом почувствовали, какие мысли, какие подозрения у вас возникли? Кто, по вашему мнению, мог быть к этому причастен?
Однако рудименты хорошего воспитания давали-таки себя знать! Откуда у меня это, может быть, от бабки-польки?