– Ну, не скажи, – вмешался в разговор Володя. – Сейчас белорусы получше нас живут, у них там батька крутой, чиновникам спуску не дает, никто не ворует, так что…
Самогон подействовал. Начинался обычный русский разговор за жизнь, причем самые горячо обсуждаемые темы, как правило, беседующих никаким боком не касались, но так уж мы устроены, что нам подавай мировые проблемы, особенно после глотка спиртного. На меньшее мы не согласны!
– А у тебя, Авдей, еще и наши есть, я видел, – встрепенулся Колян. – Ты нам маленько не выделишь, все-таки мы тебе помогли, а то подобрали бы тебя менты или какой-нибудь молодняк, где бы ты сейчас был?
– Выделю, – со вздохом сказал я. – Куда я денусь, конечно, выделю. Вот до дома моего дойдем, там и выделю, если кто-нибудь за пузырем сходит. Я и сам с вами выпью, мне после глотка полегчало, так что спасибо, братцы, выручили.
И мы отправились ко мне домой. По дороге деликатный народник несколько раз спрашивал, не выгонит ли нас моя хозяйка, не желая верить, что никакой хозяйки у меня давным-давно нет.
– Как это нет, – не унимался он, – я же тебя видел с красивой такой женщиной, вдруг она придет, а мы там у тебя сидим. Заругается, что тогда делать? Может, ко мне пойдем, у меня точно никто не придет, разве что мужики со двора, так они свои, они ругаться не станут. Володька-то временно у меня живет, как с сестрой разругался.
– Зато твоих мужиков потом с хвоста не сбросишь, – резонно заметил здравомыслящий Сенин. – Нет уж, если Авдей приглашает, значит, идем к Авдею, только за пузырем зайдем. А потом ведь от тебя его все равно домой провожать придется, ему же домой надо, он дома, наверное, не ночевал. Так ведь, Авдей?
– Не ночевал, – согласился я, прикидывая, сколько времени я провел в том, другом, мире. Получалось, что неделю, не больше, а то и меньше. Точнее определить время своего отсутствия у меня не получалось отчасти потому, что чувствовал я себя и впрямь хреново, а отчасти из-за выпитого самогона.
Потом мои спутники долго спорили, к кому идти за самогонкой. Один настаивал на том, чтобы отправиться к некоему Сашке, у которого нажористей и дешевле, второй очень аргументированно возражал, отстаивая кандидатуру также мне неизвестной тети Клары, у которой «точно не отравишься». В конце концов я не выдержал и сказал:
– Затаримся в магазине. Купи водки и что-нибудь закусить. Жрать у меня дома нечего. Вот, возьми.
И протянул Коляну две сотни.
– Ладно, ты банкуешь, тебе и решать, – пожал плечами народник и посмотрел на меня с сожалением: дескать, на эти деньги вон сколько бухла можно было купить, а он их на водку тратит, ну да его деньги, ему виднее. Но все равно глупо.
После чего отправился в ближайший магазин, посоветовав нам не маячить тут, а отойти во двор во избежание повисания на нашем хвосте группы страждущих.
– Вон они ханыжат, крысятники, – сказал гонец. – Вы идите себе потихоньку, а я быстренько смотаюсь туда и обратно и вас догоню.
– Курить купи, – крикнул ему вслед бывший инженер.
И мы не торопясь направились к моему дому.
Вечерело, и город уже не казался таким гнусным, как днем. Здесь, в моей родной России, тоже вовсю бушевала весна, щедро разбрасывая во все стороны гормоны. Девчонки, попадавшиеся навстречу, вызывающе подмигивали нейлоновыми коленками из-под коротеньких курточек, но, увы, не нам. Я давно заметил, что мужчины, собирающиеся выпить на троих и всерьез, мало чувствительны к женским прелестям, хотя и решительно не понимал почему. Наверно, таково еще одно свойство нашей таинственной души, хотя мне лично подобная бесчувственность была чужда, видимо, пьяницей я был пока что недостаточно зрелым. Ничего, это скорее всего пройдет. Потому что в данный момент я решительно не представлял себе, чем я буду теперь заниматься. Грузчиком устроиться, что ли? Вот все клянут нерусских владельцев рынков и прочих торговых точек, а зря клянут. Никакому азеру или грузину и в голову не придет не заплатить за работу. Мало заплатить – другое дело, а вот предложить работать просто так, с тем, что заплатит когда-нибудь потом, когда деньги будут, – никогда. Это свойственно только россиянам, и в самой большой степени – бывшим советским начальникам и комсомольским работникам. Те халяву рассматривают как нечто совершенно законное и естественное, потому как они – начальники. Начальники – и точка! А много вы видели в России состоятельных людей, не прошедших как минимум номенклатурно-комсомольскую школу? О высшей партийной я уже и не говорю. То-то же!
Так я размышлял, пока мы продвигались по узкой асфальтированной тропке к подъезду панельного дома, где я имел удовольствие обитать. У самого подъезда нас догнал запыхавшийся Колян с пакетом в руках.
– Васька с Мустафой на хвост сели, еле отвязался, – сообщил он отдуваясь. – Ну, пойдем, что ли? А то темнеет уже, нам еще домой надо с Володей. Завтра ему в суд по поводу компенсации за жилье, ну, из которого его сеструха выгнала. Проспит еще.
И мы пошли.
Не запой, так, стало быть, завой,
Тот же вкус у крови, что у соды,
Ты возьми меня, Господь, с собой,
Если завтра вновь пойдешь по водам!
А. Молокин. Завой
Я проснулся, с трудом разлепил глаза, честно пытаясь понять, где я нахожусь, и вспомнить, что было вчера. Вспомнить было нечего, то есть вчера ничего особенного не произошло, посидели, выпили, гости тихохонько ушли, а я рухнул в сон. Гитара моя на месте, кажется, я ночью, слава богу, не играл, и вообще все было тихо-мирно, вон даже деньги какие-то валяются на столе, сдача с последней бутылки, наверное. Стало быть, гости мои оказались вполне честными людьми и больше потребного для поправки здоровья не взяли, как их, кстати, звали, моих гостей? Ага, Колян и Володя. Ну-ну…
Не буду описывать состояние бодуна, о нем и так много написано. Наверное, авторы таким образом зарабатывали на грядущие похмелки, так что не надо мне в их нестройные ряды, обойдусь, у меня еще заначка осталась. А вот в магазин идти придется, благо он рядом. Как себя ни обманывай, но ежели оно началось, то пока само не кончится, нечего и трепыхаться. Надо плыть по течению, по возможности плавно подруливая, чтобы не напороться на неприятности. Я мужественно собрался и направился в магазин.
Дальнейшие несколько дней разнообразием не отличались, разве что заначка, которая у меня, как у всякого порядочного человека, хранилась в томе Михаила Афанасьевича, становилась все тоньше и тоньше. Наконец из великого романа, печально кружась в прокуренном воздухе, выпала последняя сотенная, знаменуя собой начало новых забот. Каких? Да все очень просто! Деньги кончились, а запой – нет. Запой уверенно перешел в стадию завоя, отличающуюся, кроме непреодолимого желания выпить, еще и отсутствием денег на осуществление этого желания да обостренной стеснительностью, не позволяющей занять вожделенную сумму у знакомых. Стеснительность сочеталась с полным осознанием того, что никто из моих знакомых скорее всего мне не обрадуется, а идти все равно придется, потому что… Да потому что завой!