Малоутешительные подробности из жизни княжича тревожили Золотинку, порождая неуверенность и смятение. По видимости, думала Золотинка, слоняясь вокруг особняка, остается одно: довести попытку до полного завершения, чтобы примериться, наконец, к обстоятельствам, испробовать себя и тогда уж отказаться от несбыточной затеи. Хотя бы на время.
В этом она укрепилась вполне осознано и по особенному пытливо приглядывалась к суете возле особняка. Случай, которого она искала, обозначился на исходе дня: из черного входа по Китовой улице вышли с помоями двое слуг. Они подвесили ушат на длинную жердь, подняли ее на плечи и понесли согласным ровным шагом — жердь гибко прогибалась под грузом и плескалась жижа. Что-то себе соображая, Золотинка проследовала за ушатом до сточной канавы, где слуги вынули жердь и опрокинули помои в мутно текущую воду. А потом один из них, прихватив утварь, вернулся в особняк, на черный ход, а второй затерялся где-то по дороге — Золотинка его упустила.
Молодые парни эти, кухонные мужики попросту говоря, выглядели совсем не по-мужицки, опрятно, не без щегольства одетые. Золотинка взяла на заметку и самый облик мужиков, и ухватки.
Следующий день она провела за шитьем, не покидая лавки, потому что Чепчуг спозаранку ушел в земство, а Зимка сначала долго спала, а потом удалилась, принарядившись. Но больные-то все равно болели, несмотря на праздничный переполох по всему городу, и Золотинка то и дело отрывалась от шитья, чтобы переговорить с посетителями.
А к вечеру получилось из Золотинки вот что: стройный юноша с тонким перехватом в поясе, но достаточно широкий в плечах — с рассчитанным лукавством Золотинка подложила туда стеганой пакли. Штаны у нее были красные в обтяжку, с желтыми полосами на левой ноге, они отчетливо рисовали по-мальчишески крепкие икры и бедра. Короткая, просторно сшитая курточка темно-зеленого сукна имела широкие вырезы по бокам, образуя спереди и сзади куцые полы вроде передничков, которые едва прикрывали то, что положено прикрывать спереди и сзади. Конечно, Золотинка не сама это выдумала, так ходили не вошедшие еще в возраст владетельские дети и младшие слуги — до изрядных лет уже, иногда до седин. Так что Золотинка в своем простеньком наряде представляла собой нечто промежуточное между малым дитятей высокородных родителей и великовозрастным мусорщиком. Ребенка она вроде бы уже переросла, но и на порядочного мусорщика не тянула, слишком свежая и остроглазая. Сколько ни вертела она потрепанную Чепчугову шляпу с обвислыми полями, как ни натягивала ее на уши, чтобы притушить блестящие глаза, оставались еще щеки нежнейшего румянца и улыбчивые губы.
Губы следовало смирить. И на щеки Золотинка нашла управу, втерши темную мазь. Правда, не удержалась и вместо более подходящего для такого случая дегтя прибегла к тончайшим благовониям на китовой амбре. Эти притирания Золотинка сама же и готовила на продажу, так что не поскупилась… Все ничего, да только теперь от Золотинки на три шага против ветра разило удушливым цветочным запахом, голова кружилась, как в весеннем лесу, напоенном ароматами разогретой смолы и фиалок.
Ладно, пусть, сказала сама себя Золотинка, понимая, что совершенство все равно не достижимо. Предупредила Чепчугову старуху, что в лавке никого нет, и ушла.
Да! Прихватила она еще пустой ушат, в каких носят помои. И с этим ушатом на голове, подгадав час, направилась к черному входу княжеского особняка. Краем глаза Золотинка приметила, что бывалые стражники пялятся на нее с недоверием. Но отвернулась безразлично и… не услышала окрика. Только мурашки сбежали по спине — в том самом месте, верно, где сверлил ее взглядом поседелый рубака в надвинутом низко шлеме.
Золотинка вошла и притворила дверь. В сенях на каменном полу стоял такой же ушат, как у Золотинки на голове, только полный помоев. И вчерашняя жердь тут же, у стены. Золотинка успела еще приметить исчезающую тень, как будто один из кухонных мужиков при появлении ее отпрянул в коридор налево, откуда несло теплым и кислым духом.
Ничего особенно необычного как будто бы не происходило… ничего вообще не происходило — тихо было за отворенной во внутренние помещения дверью. Однако стоило Золотинке легонечко перехватить ушат, который она держала на голове, как послышались ответные шорохи, что заставило Золотинку насторожиться.
Она склонялась уже к тому, чтобы задиристо уронить ушат на пол, изображая из себя разбитного малого, которого не смутишь мышиной возней по углам… Как на пороге в темный проход явился и бросил взгляд исподлобья скованный в движениях парень, вроде мусорщика. Кургузая, тесная курточка на частых медных пуговицах. Какой-то несуразный колпак на голове. Поношенные темные штаны — они лежали складками на вполне изящных, тонкой кожи башмаках.
От растерянности Золотинка засмотрелась, несколько лишних мгновений глядела она в упор, и это отнюдь не понравилось незнакомцу. Он нахмурился. Полная бадья помоев тоже не добавляла ему радости, кухонный парень схватил жердь, уклоняясь от праздных разговоров, и принялся продевать ее в продырявленное ухо бадьи. Задний конец палки уперся при этом в стену, не позволяя довернуть ее, чтобы попасть во второе ухо. Золотинка, и сама счастливая, что ее ни о чем не спросили и ни в чем не заподозрили, кинулась помогать и двинула тяжелый ушат по полу. В близком соседстве с Золотинкой юноша учуял ошеломительный запах фиалок и потянул носом, несколько озадаченный. Золотинка прянула взглядом прочь, парень в другую сторону и поспешно поднялся, чтобы взяться за передний конец жерди.
Сердитым ударом ноги он распахнул дверь, Золотинка едва успела подхватить жердь и ничего толком не сообразила, как очутилась на улице.
По совести сказать, у Золотинки имелись основания досадовать на кухонного молодца, который увлек ее против воли туда, откуда она только что и явилась, но злился почему-то молодец. Колючий и взъерошенный, словно бы заранее готовый к отпору, — не Золотинка ли предполагалось нападающей стороной? — с видимым раздражением схватил он черный от грязи шест; раздражение угадывалось и потом в широком, резком шаге молодца, в том, как набычился, уставил глаза под ноги, не замечая гремевший по сторонам праздник. Но и Золотинка не находила причин радоваться: по милости этого… Нелюдима неслась она невесть куда с помойным ушатом на тяжелом обрывающем руки шесте. Ладно еще, что ратники не стали цепляться, расступились едва учуяли помойный дух. Можно было предполагать, что с тем же брезгливым равнодушием они пропустят Золотинку вместе с напарником ее Душегубичем обратно на кухню. Дальше этого трудно было пока сообразить.
Оставив позади оцепление, Нелюдим несколько все же замедлил шаг, потом они вовсе остановились.
— У нас тут всегда такое столпотворение двадцать четвертого изока, в день Солнцеворота, — городской праздник, — льстиво начала Золотинка. Имея основания предполагать, что такие нелюдимые Людоеды возрастают на плодородной почве столичных мостовых — что кухонная прислуга княжича прибыла из Толпеня, Золотинка не даром сказала «у нас» — имела она в виду объяснить таким образом нетвердое знание придворно-кухонных нравов, если у Нелюдимича паче чаяния возникнут вопросы. — А как княжич приехал, земство уйму денег угрохало. Говорят, чуть ли не десять тысяч червонцев, — добавила она с притворным воодушевлением.