– Значит, они там живут? – спросил явно захмелевший Иван.
– Да, – кивнула горничная.
– Успокойтесь, Иван Михайлович, – попросила женщина средних лет. – Вот выпейте таблетку, и вам сразу станет легче.
– Но почему она меня обманула? Я же… – Не договорив, он покачал головой и взял бумажку с адресом. – Я поеду и скажу ей, что я о ней думаю.
– Может, не надо, Иван Михайлович? – попыталась остановить его Зинаида.
– Мы поедем вместе. – Женщина поднялась. – Не волнуйтесь, Зинаида, все будет хорошо.
– Я боюсь, – сказала Марина. – Он придет и убьет нас. Он на вид тихий и спокойный, но когда его что-то разозлит, он просто ужасен.
– Успокойтесь, Марина Сергеевна, – проговорила симпатичная женщина средних лет. – Никто ничего вам не сделает. Разведетесь, и все. А если и появится муж-ревнивец, Отелло московский, – засмеялась она, – Артур Константинович не даст вас в обиду, да и мой муж поможет. Правда, Леня?
– Конечно, – с готовностью согласился полный мужчина.
– Кто вы? – Фролов бессмысленными глазами взглянул на сидевшую рядом женщину, он был явно не в себе.
– Ваш врач, – ответила она. – Разве не помните? Нина Павловна Парамонова.
– А-а-а, – протянул Фролов. – Нет, не помню. А куда мы едем?
– К вашей жене и ее любовнику.
– Да, помню. Гадина! Детей не взяла! А ведь обещала, дрянь!
– Выпейте еще таблетку, легче будет.
Водитель взглянул на них в зеркальце и покачал головой.
– Надо его найти, – сказал Петрович. – Ему сейчас…
– Папа, – перебила его дочь, – он в больнице, и врач его не оставит. Нам звонили и сказали, что Иван Михайлович Фролов в больнице. Завтра мы его навестим.
– Ну ладно. А ты чего такой смурной, едрена корень? – Петрович взглянул на Зубова.
Тот, вздохнув, посмотрел на Вику.
– Что с Виталием? – спросила девушка. Капитан выпил водки.
– Ты, – сказал Петрович, – не тяни кота за хвост. Убит, что ли?
– В тюрьме он, – ответил Зубов. – Точнее, не в тюрьме, а в СИЗО, в изоляторе временного содержания.
– Ивлев, – старший сержант открыл дверь камеры, – с вещами на выход.
– Удачи тебе, землячок! – Коренастый мужчина пожал Виталию руку.
– И вам чтоб дали поменьше. – Виталий вышел из камеры и, повернувшись к стене, сложил руки сзади.
– Да иди уже, – закрыв дверь камеры, усмехнулся сержант.
– Дрянь! – услышали соседи мужской голос. – Что же ты, дрянь, наделала?!
– Ваня! – истошно закричала женщина. – Не надо, Ваняяя!
Послышался звук удара и женский крик.
– Да это же Марина, – испуганно сказала женщина. – Видно, муж ее приехал. Машина…
– Молчи, – остановил ее муж, – а то и нам достанется.
Топор разрубил пытавшейся защититься женщине руку и коснулся ее лба. Она упала. Топор легко вошел ей в шею. Рядом лежал мужчина с разрубленной головой.
– За детей! – хрипел мужчина. – За жизнь мою погубленную!…
– Надо в милицию звонить, – чуть слышно сказала женщина. – Ведь это убийство…
– Да тише ты, – прошипел муж, – его товарищи, если позвоним, нас и кончат.
Обезображенные до неузнаваемости тела мужчины и женщины лежали в лужах крови в железной емкости для замеса раствора. Пошатываясь, Фролов подошел и вылил на трупы бензин из канистры.
– Гори все синим пламенем, – пробормотал он и, прикурив, бросил в бензин сигарету. Вспышка опалила Фролову волосы и брови. Пошатываясь, он вошел в дом.
– Мы ничего не видели, – прошептал муж, – и не слышали, поняла? Если откроешь рот, его дружки поступят с нами так же.
Виталий вышел из здания милиции, поднял голову, шумно вдохнул и побежал к проезжей части. Голосуя, поднял руку.
– Куда, землячок? – Рядом остановилась машина.
– Значит, все рухнуло? – зло проговорил голос в телефонной трубке.
– Получается, что так, – ответила Светлана. – Но он будет наказан и ничем не сможет воспользоваться.
– Да поможет тебе ненависть обманутой женщины. Хотя это слабое утешение. Но жизнь на этом не заканчивается, и мы еще будем купаться в золотой ванне.
– Обязательно, мой милый немец! – засмеялась она.
– Мама! – закричал Виталий. – Мама, – тише проговорил он и, встав на колени, крепко сжал холодеющую руку матери. – Мама, прости меня! – Он ткнулся в бок мертвой матери и заплакал.
Две медсестры молча стояли у двери палаты. Виталий тряхнул головой, встал и, пошатываясь, вышел из палаты. С его плеча сполз халат. Охранники расступились. Он ткнулся в дверь и всхлипнул.
Охранник открыл дверь и выпустил его.
Виталий побрел вперед, но остановился.
– Мама, – прошептал он.
– Видно, мамочку вспомнил!… – хохотнул один из проходивших мимо парней.
Виталий посмотрел им вслед и, прыгнув, ударом ноги в спину сбил одного на асфальт. Ударил второго и упал. Его стали бить ногами. Он поймал одного за щиколотку, повалил его и вцепился в шею.
– Да! – не обращая внимания на удары, кричал он. – Маму вспомнил! Маму!
На парней бросились двое и быстро уложили всех пятерых. Двое успели убежать.
– Виталий! – От остановившейся машины к нему подбежала Вика.
Присев, она приподняла окровавленную голову парня.
– Я люблю тебя, Виталик, – шептала она. – Все будет хорошо…
– Мама умерла, – сказал он.
– Знаю… – Вика заплакала. – Мы были в больнице, а ты пришел сразу после того, как мы уехали. Нам позвонили.
– Не уходи от меня, – всхлипнул Виталий. – У меня теперь никого нет. Я и на дело пошел, чтобы маму вылечить. Машины останавливал, а Герцог и Швед грабили. И убивали. Я маму хотел спасти…
– Вот и ладно все, едрена корень, – громко проговорил стоящий рядом Афанасий Петрович. К Вике и Виталию подошли Зубов и водитель. Это они дрались с парнями. Петрович покосился на капитана, опасаясь, что он слышал слова парня.
– Это мой дедушка, – сказала Вика. – Афанасий Петрович. А это мой будущий папа, – перевела она взгляд на Зубова. – Он инспектор уголовного розыска.
– И поэтому, едрена корень, не вспоминай больше ничего, – шепнул Петрович Виталию.
– Мама умерла… – Виталий вытер рукавом слезы, смешавшиеся с кровью.
– Вот что, парень, – Петрович положил Виталию руку на плечо, – ее не вернешь. Хреново, но все смертны. Страшно, когда родители детей хоронят. А ты молодой, крепкий и должен жить, чтоб мать твоя не зазря жизнь прожила. Девка у тебя есть вон какая, телом и душой чистая, да и сердцем добрая. Теща, понятное дело, не подарок ко дню рождения, но тоже человек хороший. И, как я понимаю, тестем твоим мент станет, – подмигнул он Зубову. – А то ребенок будет Мишин.