Одновременно Вьорк распорядился, чтобы Терлеста и Крадира охраняли так, чтобы и мышь не проскользнула – вражеская мышь, конечно, с ядовитыми зубками. Здесь задачка была посложнее – окружить их вооруженной стражей много ума не надо, да только что подумали бы об этом те самые гномы, которым только-только король заявил, что никакой опасности нет и не предвидится. Поэтому специально отобранным Ланксом воинам из просто приятелей пришлось срочно стать близкими друзьями Крадира и Терлеста. О Фионе Труба тоже позаботился: просил одну ее вообще не отпускать. Мы для надежности решили ходить как минимум по двое, тщательно делая вид, что не в силах с ней расстаться. Ну а самого короля по-прежнему охраняли четыре его Щита – он оставался уверен, что этого вполне достаточно.
Хорошо, хоть Биримба куда-то запропал – одной заботой меньше. Но куда, кстати? По крайней мере, после того случая с Фионой мы его больше не видели. Кто-то мне недавно сказал, что он отправился в путешествие по землям других кланов; если так, то я мечтал бы, чтобы осмотр наших достопримечательностей задержал его как можно дольше. А в идеале – «что утонет утлый челн, тут все мечтают».
Я видел, насколько королю приходилось нелегко: обвал едва задел его, и все же Вьорк то и дело морщился от боли, наступая на правую ногу. Однако он не раздумывая преклонил колено перед лежащим на усыпанной цветами повозке забальзамированным телом Веденекоса: Труба понимал, что это лучший способ выразить послу свою благодарность, а заодно убедить весь Брайген в невиновности Шенни. Мы отсалютовали ему мечами, Фиона плакала, уткнувшись мне в плечо.
Так тен Веденекос удостоился Бер ани-ларт – прощания перед лицом рода, почести, которую оказывали лишь настоящим героям. Почти все население Брайгена высыпало на улицы, провожая его тело к крипте. Тогда мы еще не знали, что король Ольтании потребует вернуть тело посла на родину.
Пока траурный кортеж в сопровождении десятка воинов неторопливо продвигался к крипте, горожане взволнованно перешептывались: мало кто из них не заметил на груди Шенни, прямо поверх вышитого на его камзоле серебристого снежного барса, круглый палладиевый медальон размером с ладонь. Это тускло блестевшее колесо с черным бриллиантом вместо ступицы было высшей наградой Хорверка, которая вручается не чаще раза в столетие за особую доблесть, проявленную в бою. Мы понимали, что покойному дипломату уже нет дела до наших почестей, но это было то немногое, что мы могли для него сделать. В тот же день Вьорк своей властью объявил, что любого прямого потомка Веденекоса всегда примут в Хор-верке с распростертыми объятиями, а клан Чертога будет счастлив признать их своими приемными детьми.
Тем временем Айрант попытался восстановить последовательность событий, которая и привела в итоге к трагедии. Прежде всего, он еще раз убедился, что о готовящемся походе заранее не знал никто, кроме Вьорка, Терлеста, Крадира, Харрта, Сориделя и всех восьмерых Щитов, и это сразу поставило его в тупик. Теоретически нельзя было исключать возможности, что кто-то заметил двигающуюся к провалу колонну и успел предупредить раздвоенных, но лишь сугубо теоретически: стража у провала клялась, что мимо нее никто не проходил, да и скачущего во весь опор гнома наверняка заметили бы.
И все же у раздвоенных явно были союзники внутри Хорверка. История с записками Веденекоса так и осталась загадкой: Айрант выяснил, что их приносил Втайле некто Варр из клана Чертога, бывший с Шенни в хороших приятельских отношениях, однако самого Варра нам найти не удалось, он как в воду канул. Айрант даже заподозрил, что и здесь была замешана магия – Варром притворился кто-то из раздвоенных, – но, по зрелому размышлению, вынужден был от этой идеи отказаться: едва ли гномы из потерянного клана так хорошо знали Брайген, чтобы никого не насторожить, да и почерк в записках был подделан кем-то, не раз видевшим причудливые завитушки, которые оставляла на бумаге рука Веденекоса. Заодно мы выяснили, что сам он не имел к этим запискам никакого отношения – почерк был очень похож, но лишь до такой степени, чтобы ни Фионе, ни Втайле и в голову не пришло сравнивать его с теми документами, которые хранились в двух шагах от них в королевском архиве.
Как оказалось, Фиона не пошла прощаться с Вьорком только потому, что поверила записке, и здесь для нас было одно из самых узких мест во всем расследовании. Почему заговорщики так старались, чтобы она не увидела мужа в тот вечер? Чему это могло бы помешать? Единственное, что я мог придумать: они опасались, что Труба позовет королеву с собой, что тут же разрушило бы все их планы.
Вместо этого после седьмого колокола Варр через Втайлу передал Фионе новую записку: Веденекос раскрыл заговор и просит ее срочно прийти к нему домой. Разумеется, втайне от всех. Предупредив Втайлу, но ничего не сказав Щитам, Фиона кинулась к послу. После историй с Биримбой это могло показаться верхом легкомыслия, но у нее не было никаких оснований не доверять другу Веденекоса, да и мало ли какие у человеческого посла могли быть секреты от Щитов, считавшихся как-никак слугами короны. Как и следовало ожидать, до резиденции Шенни она не добралась. Время было позднее, народу на улицах дикого – не зря же Вьорк отправился в путь ближе к вечеру, – и где-то по дороге… Что там произошло, Фиона толком не помнила. То ли ее кто-то окликнул, то ли она просто потеряла сознание, но очнулась она уже в руках у Веденекоса. Никакой фигуры за их спинами она не видела, поглощенная единственной мыслью: не допустить, чтобы муж кинулся ей на выручку. А потом начался камнепад, и ей совсем уж стало ни до чего…
После возвращения в Хорверк Харрт полдня просидел в одиночестве, собираясь с мыслями и раз за разом прокручивая в голове события того дня. Он оказался единственным из спутников Вьорка, кто видел раздвоенных раньше, и мы очень надеялись, что ему удалось подметить нечто, ускользнувшее от внимания остальных. Но и тогда он не смог нам однозначно сказать, действительно ли таинственный колдун был одним из раздвоенных. По росту – очень похоже, а вот по голосу – едва ли. И Заттар, глава потерянного клана, и его посланник говорили с нами совсем по-другому: в их речи слышался сильный акцент, однако они не коверкали слова так, как коверкал их колдун. С другой стороны, что нам мешало предположить, что Заттар, как и один из его придворных, по каким-то причинам еще помнил, как звучит правильный гномий, хотя и в несколько архаичном его варианте, а остальные давно уже разговаривали между собой на своем диалекте. Тогда становилось понятно, почему колдун изъяснялся так странно, – его вообще могли научить лишь паре подходящих фраз, в надежде, что ему не придется вести настоящие переговоры, а если вдруг и придется – это отлично сделает за него заколдованный Веденекос.
Никто – даже Фиона – об этом не знал, но нам пришлось оставить Сориделя на пару часов наедине с телом Шенни. Работа с остаточными следами волшебства – по крайней мере, так мудрено он выразился – весьма непроста, но маг и тут не подкачал. Правда, ничего нового мы не узнали: Веденекоса действительно заколдовали, подчинив не только его тело, но и мысли. Лишь в последний момент Сориделю удалось ослабить чары, и Шенни воспользовался этим, чтобы спасти жизнь Фионе. Да и Вьорку, конечно: подойди король поближе к Веденекосу, от него бы мало что осталось.