Сверхмощный радиоголос заглушил «ненормальное» слово.
– Немедленно освободить проезжую часть! Через пять минут начнется прохождение танковых колонн!
Сотни, тысячи машин, стоящих вплотную, отделяли Андрея от Арсения. Никак не пробраться к отцу, никак уже его не спасти. Началось хаотические движение, в котором среди базарной разноголосицы послышалось четко: – Равняйсь! Смирно! Шагом арш!…
Каре подобралось и медленно двинулось вперед. В последний раз Андрей Лучников увидел своего отца, когда тот
довольно энергичным движением отодвинул от себя серебряную куртку Ти-Ви-Мига.
Теперь съемка шла с верхней точки и неожиданно оказалось, что между головными танками и батальоном стариков есть некое асфальтовое озеро, вполне пригодное для исторической процедуры капитуляции. Быть может, сами Ти-Ви-Миги и позаботились о возникновении этого пространства, чтобы заснять «трагикомедию». Фанатики, безумцы спонтанной съемки, для них не существовало ни эмоций, ни опасностей.
Над батальоном «добровольцев» развернулся довольно большой и вполне эффектный белый флаг капитуляции. В передней шеренге склоненным несли трехцветное знамя России и несколько полковых штандартов.
В какой-то момент камера скользнула но молодым лицам советских танкистов. В своих шлемофонах они выглядели совершенно невозмутимо, только у двух-трех были приоткрыты рты, что придавало им, естественно, несколько дурацкий вид. Танки пока что стояли без движения, их прожекторы добавляли огня к софитам Ти-Ви-Мига. Теперь невидимый комментатор трещал по-английски с такой скоростью, будто шли последние минуты финального матча на Кубок Мира:
– Захватывающее и в самом деле довольно трогательное символическое событие! С опозданием на шесть десятилетий белая армия складывает оружие перед красной. Взгляните на этих дрожащих стариков, это те самые вдохновенные юноши Ледяного Похода. Сколько их осталось, где развеяны их традиции? Кто они сейчас и перед кем капитулируют?…
Старики бросали на асфальт перед танками свое ржавое оружие и отходили в сторону, где снова строились с опущенными уже головами и заложенными за спину руками.
Вдруг что-то мгновенно переменилось. Исчезли лица танкистов и закрылись люки. Захлебнулся на полуслове комментатор. Между танками появились несущиеся с автоматами наперевес «голубые береты». Не обращая внимания на старых белогвардейцев, но лишь оттесняя их, десантники бросились к платформам Ти-Ви-Мига. Изображение на экране стало прыгать. В какой-то момент Лучников увидел двух солдат, заламывающих руки назад парню в серебряной куртке, потом все пошло трещинами – удар прикладом прямо в камеру, потом на экране появились три бегущих серебряных куртки и преследующие их десантники. Упорные фанатики продолжали снимать собственный разгром.
– Странная акция десантного соединения, – хрипел, закрываясь локтем знаменитый комментатор Боб Коленко, лицо у него было разбито в кровь, сзади на него наседал, просунув ствол карабина под подбородок, невозмутимый «голубой берет», но Боб Коленко видел нацеленный откуда-то глаз уцелевшей камеры и потому продолжал хрипеть: – Странная игра. Имитация атаки на средства массовой информации. Вы видите, господа, этот мальчик душит меня стволом своего карабина. Кажется, он принимает эту игру слишком всерьез…
Наконец канал Ти-Ви-Мига прикрылся фирменной серебряной заставкой с эмблемой – крылатый глаз.
Встревоженный хозяин «кадиллака» смотрел на Лучникова. – Должно быть, эти негодяи из Ти-Ви-Мига проявили какую-то бестактность к нашим войскам. Не так ли, сударь?
Он переключил свой телевизор на Москву. Там показывали общим планом улицы крымских городов, заполненные восторженными толпами. В небе группа парашютистов образовала в затяжном прыжке слово СССР.
Лучников увидел, что танки пошли.
– Там мой отец, – сказал он Кристине. – Попробую пробраться на Площадь. Сядь за руль.
Она судорожно, каким-то лягушачьим движением вцепилась в него. Он вдруг почувствовал к ней отвращение и тут как раз заметил, как из какого-то «каравана» в полусотне метров сбоку группа хмельных господ показывает на него пальцами и хохочет. Он мельком глянул на них, сначала не узнал, но потом узнал и внимательно вгляделся. Это были развеселые американские киношники во главе с Хэллоуэем-Октопусом и среди них самый хмельной, самый развязный и самый оскорбительный вчерашний московский друг Витася Гангут. Именно ow, а не они, тыкал в Лучникова пальцем, похабно хохотал, а заметив его взгляд, совсем уж зашелся. Надрываясь от хохота, он что-то орал прямо Лучникову, показывая на плывущие вокруг Статуи Барона башни советских танков, надрывался, покатывался, а потом вытащил из кармана куртки какую-то зеленую книжицу и как бы торжественно показал ее Лучникову. Американский паспорт, догадался Лучников. Считает себя недосягаемым, свободным, гражданином мира, а меня уже крепостным Степаниды Власьев-ны. Он отвернулся от кинобанды так, словно их не было поблизости, снял с головы Кристины шляпу, стал гладить ее ло волосам, целовать, успокаивать.
– Why, baby? Take it easy, easy, easy. I want you. I love you. [10]
Она успокаивалась, пальцы ее выпускали его пиджак, тихо ползли по груди… она даже улыбнулась.
Рядом мелькнула какая-то тень, кто-то махнул звериным прыжком через капот «кадиллака».
– Лучников, встаньте! Я хочу дать вам в морду!
Перед ним стоял молодой красавец в полосатой майке и белых джинсах, смуглое, резко очерченное лицо – настоящий яки. Лучников успел перехватить летящий кулак. Пока две мускулистые руки превозмогали друг дружку, он вглядывался в гневное и презрительное лицо. Где он видел этого парня? Наконец догадался – его соперник по «Антика-ралли», третий призер. Рука его упала.
– Маста Фа! Это вы?
Юноша с демонстративным омерзением вытирал ладонь о джинсы.
– Я Мустафа, а не Маса Фа, – яростно говорил он. – К черту яки! В жопу русских! Все вы – ублюдки! Я татарин! – клокочущая крымская речь, перепутанные англо-русско-татарские экспрессии, плевок под ноги.
– Знайте, что не плюю вам в лицо только из-за уважения к вашему возрасту. Больше ничего в вас не уважаю, а презираю все!
– Умоляю вас, Мустафа, – тихо сказал Лучников. – Где Антон?
– Вспомнил о сыночке? – зло засмеялся Мустафа. – Где были ваши родительские чувства раньше, сэр? Впрочем, все вы стоите друг друга, русские свиньи! Ждите газавата!
– Умоляю вас, – повторил Лучников. – Умоляю, если знаете, скажите – Памела родила?