Слева ровными рядами расположились десятки диаграмм, прорезанных неправильными синусоидами, словно нарисованными мелко дрожащей рукой; справа – такие же диаграммы и такие же синусоиды. На каждой из диаграмм отдельные зазубринки выделены ярко-желтым цветом – именно эти участки синусоид проходили проверку на идентичность.
– Ну, ну, – Чикин перевел взгляд на Лимановского. – Докладывайте по порядку!
– Да вот же оно все! – Лимановский торжественно кивнул на монитор. – В левой части эпсилон-волны голосового отпечатка первого диктора, в правой части – эпсилон-волны второго… Внизу, в отдельном окошке – вон там, над рабочей панелью – результаты идентификации. Ноль целых девяносто две сотых. Почти единица.
– Да я-то вижу…
Профессор растрепал седые волосы.
– Только когда буду докладывать, это «почти» может нам боком выйти. Начальство обязательно зацепится: «Опять приблизительность! Опять ваши фантазии!» И что я им скажу? Ведь я автор метода, заинтересованное лицо!
– А вы, Иван Михайлович, объясните, что больше ноль девяти – это уже единица!
– К тому же обработана только треть всех записей, – добавил высокий бородач в футболке с выцветшей эмблемой московской Олимпиады. – Чем больше объем информации, тем меньше погрешность. А мы просто не успеваем… При полной обработке будет ровно единица. Это мы гарантируем.
– Значит, мои эпсилон-волны работают? – в очередной раз уточнил профессор.
– Еще как работают, Иван Михайлович! – встрял бородач. – Это и есть единственная постоянная составляющая фонограммы. Она действительно не меняется. С шестнадцатилетнего возраста и до глубокой старости. Как генетический код. Просто она настолько мала, что обычный сканер ее не определяет…
Чикин внимательно обвел взглядом собравшихся.
– Значит, мы имеем аппаратный вывод, а не мои субъективные умозаключения и предположения? Объективный инструментальный результат?
– Конечно, – уверенно кивнул Лимановский.
– Железобетонно, – сказал бородач.
Остальные эксперты были полностью согласны с коллегами.
Профессор Чикин выпрямился и глянул на часы.
– Тогда я докладываю результат!
* * *
«Джульетта» ушла. В углу Анна заметила швабру. «Прекрасный штрих, – подумала она. – Грант меня обязательно похвалит!»
Она продолжала прихорашиваться перед зеркалом, избегая лишних движений. В дамскую комнату втягивались, завихряясь, благоухающие дорогими ароматами потоки прекрасной половины театральной публики, которым, в общем-то, тут и делать было нечего, ибо низменно справлять малую, а тем более большую нужду красивые и разнаряженные дамы, естественно, не могли. Разве что макияж поправить, да ручки помыть…
Анна видела в зеркале отражения всех входящих и выходящих. Разными потоками сюда занесло Изабеллу, Свету Мигунову и немного запыхавшуюся Мэри. «Молодцы, компактно идут!»
Мэри с ходу заняла удачно освободившуюся четвертую от входа кабинку. Анна нырнула в первую. Пластиковая стенка не доходила до низа, поэтому, заперевшись на защелку, она сразу поставила на пол сумку, закрыв тридцатисантиметровую щель.
Остальные участницы «Рок-н-ролла», не глядя друг на друга, занимались исключительно своей внешностью: приводили в порядок одежду и прически, крутились у зеркала, но по мере освобождения кабинок каждая занимала свою: Света – третью, а Изабелла Хондерс – вторую.
Занявшая свою кабинку последней, Изабелла дважды деликатно кашлянула: все на местах, все готовы. Негромкие звуки прозвучали для всех участниц, как оглушительный выстрел сигнального пистолета – старт, время пошло! А может быть, как первый требовательный взмах дирижерской палочки.
Скрипка, кларнет и валторна ушли в еле слышное пианиссимо, под пологом которого начались удивительные превращения.
Опустив крышку, Света присела на унитаз, быстро сняла свои яркие приметные сапоги на «шпильке» и сквозь щель внизу между кабинками просунула их Мэри Бинтли. Взамен она получила неприметные черные сапожки на плоской подошве.
«Крале» было крайне неприятно сидеть на унитазе, наступать ногами в тонких колготках на холодный туалетный пол, а тем более надевать чужую обувь. Но она, сжав зубы, проделывала все это максимально собранно, четко и быстро. Тем же путем она передала оранжевую сумку на длинном ремешке и золотое ожерелье. В сердце кольнула неуместная жалость утраты.
Мэри мгновенно сняла кофточку и шляпку, передала их Свете, а сама надела ожерелье и распустила стянутые в «ракушку» волосы. На этом трансформация не закончилась: ловким круговым движением она расстегнула скрытую нейлоновую «молнию» и отстегнула нижнюю часть юбки. Теперь она доставала до колена, как у Светланы.
Света передала кофточку и шляпку Изабелле, та мгновенно скрыла голые плечи и спину, сразу приобретя скромный и достойный вид Мэри Бинтли.
Потом Света отдала Мэри гардеробные номерки четы Мигуновых; Мэри вручила ей свои номерки, а Света передала их Изабелле. Изабелла, в свою очередь, просунула в щель пластиковый пакет с синим халатом уборщицы и синей косынкой. Потом, став на колени, помахала рукой и, когда Света, преодолевая отвращение, тоже стала на колени и наклонилась, шепотом передала указание Анны Халевой:
– Там в углу стоит швабра – возьми ее с собой!
Света натянула халат, повязала косынку. В это время Мэри, расчесав распущенные волосы, покинула кабинку.
Но это была уже не Мэри Бинтли, секретарь-машинистка при отделе культуры посольства США, это был другой человек. Осанка, походка – Мэри с удивительной точностью воспроизвела привычку Светы чуть отставлять во время ходьбы правую руку, одежда… Даже лицо, обрамленное густыми темно-каштановыми волосами, стало похожим на лицо Светланы. Во всяком случае, сама Мэри в это верила, а уверенность в любом перевоплощении – залог успеха!
Впрочем, наблюдатели не рассматривают черты лица – воспринимается лишь общий облик. Поэтому, когда Мэри вышла из дамской комнаты, «Грызун» лишь скользнул по ней равнодушным взглядом, зато «Сало» и «Шпинат» оживились.
– Веди «Кралю», – сказал «Шпинат», и напарник спокойно двинулся следом за «объектом».
Через минуту в вестибюле появилась Анна Халева. Старший лейтенант Краснянская, издевательски названная ею «Джульеттой», привычно взяла «объект» на трехметровый поводок. У нее действительно были нелады в личной жизни, и лейтенант Богданов, он же «Грызун», поставил ей правильный диагноз. Анна Халева спокойно стала подниматься по лестнице. Она выполнила свою часть задания, и теперь от нее больше ничего не зависело. Халева спокойно отправилась на верхний ярус, в буфет, где ожидал Грант Лернер. «Джульетта», как приклеенная, шла следом.
* * *
Грант Лернер стоит на балконе со стаканом виски в потной ладони. Он нервничает, сердце отбивает не меньше ста ударов в минуту. Но наблюдающий за ним «Ромео» ничего этого не замечает: внешне Грант никогда не проявляет волнения.