– В десант вроде...
– Слышь, что Еремин про армию говорил? – прищурившись, Фильков положил руку Вольфу на плечо. – Вначале надо пахать, пока молодой, а потом будешь кантоваться. Там такое правило: приказали – скажи «есть!». А потом можешь и не выполнять, начнут докапываться – придумаешь чего-нибудь. Что они тебе сделают? Служба-то идет...
– Я в машиностроительный поступать буду, – делился планами Витька. В армию его не брали из-за неправильного обмена веществ, но как с троечным аттестатом он собирался в институт, Володя понять не мог.
– А я на юридический, – озабоченно говорил Погодин. – Если срежусь, меня тоже загребут.
– Какая у вас чудесная квартира! – не уставала восхищаться Фаина Григорьевна. Она была в мятом платье и старомодных пыльных туфлях. – И ванная своя, и туалет, и кухня... Мне такого никогда не дождаться!
– Скорей бы прошли эти два года! – пригорюнилась Лиза. – Да хоть бы в Афганистан не попал...
Генрих поиграл желваками.
– Надо было еще водки взять...
Розенблит и Погодин вышли на балкон, раздался смех, запахло табачным дымом, потом внизу со звоном разбилась о мостовую бутылка. Фильков вышел следом.
– Кто бросил? – спросил он таким тоном, что веселье на балконе мгновенно прекратилось.
– Я... – улыбка на лице Погодина стала напряженной.
– А зачем? – тем же тоном спросил Фильков.
Саша пожал плечами:
– Не знаю. Просто так...
– А ты не подумал, что ты уйдешь, а людям тут жить? – Фильков наставил на провинившегося заскорузлый палец.
– Действительно, не подумал...
– Так думай и больше так не делай! В одиннадцать гости стали расходиться. В коридоре Фильков поманил Вольфа за собой.
– Я прогуляюсь, – сказал Володя родителям и вслед за Фильковым выскочил на лестницу.
Сейчас, как ни странно, он испытывал к похожему на питекантропа парню дружеские чувства. Потому что, не считая родителей, только он проявил понимание к его, Вольфа, проблемам.
– Куда ты хочешь идти? – поинтересовался он. Фильков привычно сплюнул.
– К бабе, конечно. Ты ведь еще мальчик? Разве можно мальчиком в армию идти?
– Что за баба? – от неожиданности Володя даже не возразил, хотя в его планы на сегодняшний вечер подобные похождения не входили.
– Обыкновенная. Тебе же не жениться. Дырка есть – и ладно... Надо только бухла взять...
В скверике напротив госбанка у каменных львов толклись неряшливые старухи с большими сумками. Фильков купил за трояк поллитру самогона, вынув пробку, понюхал и, одобрительно кивнув, сделал большой глоток.
– Бр-р-р, хорошо забирает! Градусов семьдесят...
– Стаканчик одолжить? – торговка привычно сунула руку в сумку. – Всего двадцать копеек. Лучше, чем из горла...
– Не надо, мы здесь пить не будем, – Фильков закашлялся. – Ты лучше нам девочек найди.
– Какие тут девочки... Вино есть, первачок, стаканчик есть, бутылки пустые собираем. Вот и все дела.
– А ты на что?
Морщинистое лицо со слезящимися глазами и смотрящим в сторону носом никаких эмоций не выражало.
– А я бабка...
Фильков глотнул еще раз, снова закашлялся и повернулся к Вольфу.
– Слышь, а бабки долбятся?
– Пойдем, Филя! – Володя потащил приятеля в сторону. – Кажется, ты перебрал...
– Нормаль! Самогонка в голову ударила. Они туда табак кладут, известь подмешивают... Пошли на автобус – тут недалеко, да пешком не хочу: чтоб менты не повязали... Глотнуть хочешь для смелости?
– Не хочу. Давай, может, по домам?
– Ты что! Нас же бикса ждет! Так нельзя... Фильков еще раз приложился к бутылке, громко отрыгнул. Вольф подумал, что, если поднести спичку, изо рта у него вырвалось бы пламя.
– Ты же раньше не бухал...
– Еще как! Думаешь, я по трезвянке этому мудаку ножом в глаз заехал? Это после зоны завязал. Они ж на учет берут, могут обратно отправить. И бокс опять же... Григорьич сразу бы выгнал. Да и не попрыгаешь на ринге после буховки, и удара не будет...
– А теперь чего ж?
– Чего, чего... Менты про меня уже забыли, что хочу – то и делаю. И на фиг мне бокс? В чемпионы уже не пробьюсь, в тренеры тоже... Значит, бабки заколачивать перспектив нет... Григорьич, конечно, мужик хороший, но он мне не отец, не дядя... Уйду я от него!
Они приехали в район центрального рынка, в самое чрево Тиходонска, где вдоль трамвайной линии стояли древние, дореволюционной постройки дома. Вошли в пахнущий сортиром двор, поднялись по железной лестнице, Фильков кулаком постучал в обитую истлевшей клеенкой дверь. Из многочисленных прорех выбивалась наружу серая вата.
Лязгнула щеколда, повеяло нищетой и безысходностью. На пороге появилась женщина в халате, лица ее против света Вольф разглядеть не мог.
– Кто там, Надя? – донесся из глубины помещения надтреснутый старушечий голос. – Ты смотри, не вздумай уйти... У Пашки жар, может, «Скорую» звать придется...
– И чего они так поздно шастают! – возмутился другой старушечий голос. – Ни днем ни ночью покоя нет!
– Гони их в шею и закрой дверь! – крикнула первая старуха.
– А, это ты, Филек, – у женщины оказался низкий прокуренный голос. – Выпить принес?
– Ага, – Фильков достал из-за пазухи бутылку. – Тут такое дело, Надюха, друг завтра в армию уходит, надо ему дать.
– Если каждому давать, поломается кровать! Закусь есть? В квартире заплакал ребенок.
– Надо, Надюха, он еще ни разу не пробовал. А вдруг в Афган попадет? Убьют пацана, так и не узнает, что такое баба...
– Ладно, заходите! – женщина посторонилась. – Раз такое дело... Только у меня краски. Не испугается?
– Да ты что! У него очко железное!
Володя повернулся и побежал вниз по лестнице.
– Ты куда? – Фильков бросился следом.
– Бутылку оставь! – крикнула сзади Надя. Фильков догнал его на улице.
– Чего побежал? Испугался?
– При чем здесь «испугался»? Противно! – отрезал Вольф.
– Это поначалу, а когда до мохнатки долезешь – нормально... Ну, дело хозяйское... Жалко, вечер пропадает. Хочешь кому-нибудь морду набить?
– Чтоб вместо армии в тюрьму загреметь! – Володя мрачно кивнул. – Молодец, хорошо придумал...
– Ты что?! – изумился приятель. – В том-то все и дело: у военкомата с ментами договоренность – призывников не забирать! Ты сегодня что хочешь можешь сделать – все с рук сойдет!
– Прям-таки все?
– Ну, почти... Главное, не убить никого! А морду набить можно совершенно безнаказанно. Что, у тебя врагов нет?