– Вы должны одним своим видом запугать противника, парализовать его способность к сопротивлению, – говорил лейтенант Пригоров, выпячивая нижнюю челюсть и страшно оскаливаясь. Взвод повторял гримасы вслед за ним, и Вольф повторял тоже. Но ребята вызверялись друг на друга и после занятий – в курилке, по дороге в столовую, на прогулке. А Иванников и Вишняков корчили рожи и наедине с собой – перед зеркалом в умывалке: им нравилась злобная и устрашающая маска вместо лица!
– Каждый спецназовец – это самостоятельная боевая единица, способная противостоять взводу противника и самостоятельно выполнить боевую задачу, – любил говорить полковник Чучканов.
В прошлом он занимался штангой, но с годами расплылся и зарос жиром так, что даже перестал прыгать. А это, по его собственным словам, означало смерть спецназовца. Собственную кончину он пытался маскировать: надевал парашют, поднимался с очередной прыжковой группой, но, выпустив всех, сам оставался в самолете. Иногда парашют опускался далеко в стороне, но все были уверены, что полковника подменял майор Шаров, который находился при нем безотлучно.
Слова полковника запомнились накрепко, каждый боец изначально рассчитывал только на себя, и каждый постепенно становился боевым механизмом, мощным живым оружием. И, как казалось Вольфу, каждый при этом утрачивал что-то человеческое.
Помощник инструктора по прыжковой подготовке старшина-сверхсрочник Пряхин был наиболее выраженным примером такого перевоплощения. На Доске почета, вопреки внешности забитого сельского мужичка, он выглядел мужественным красавцем. Наверное, этот отлакированный облик отражал его заслуги: за плечами почти три тысячи прыжков, звание мастера спорта и множество чемпионских титулов... Но в обычной жизни он был каким-то убоговатым: держался всегда обособленно, говорил косноязычно, друзей и приятелей не имел, заглазно все называли его не иначе как Вонила.
Однажды, зайдя в парашютный склад, Вольф увидел, что Пряхин привычно закладывает в штаны клеенку и несколько пеленок.
– Зачем это вы? – оторопел он.
– Да, черт, обсираюсь, – буднично пояснил старшина.
– Как?!
– Обычно, по-большому...
– А почему?
Пряхин пожал плечами.
– Кто ж его знает... Рефлексы. Первый раз, наверно, со страха, а потом страх прошел, а рефлекс остался. Врачи так говорят...
Заправившись, он надел парашют и прыгнул, как всегда, точнее всех. Но Вольф начисто утратил к нему интерес и после того разговора старался близко не подходить. А проходя мимо портрета, запечатлевшего Пряхина после рекордного прыжка, он невольно представлял, что творится у того в штанах, и брезгливо морщился.
Мужская работа, азарт и риск Вольфу нравились, но он не хотел становиться боевой машиной.
* * *
Письма им писали на «почтовый ящик» в Московскую область, естественно, родители считали, что там и расположена часть.
«Не мерзнешь ли ты в такие холода? – тревожилась мать. – Хочу прислать шерстяные носки и теплое нижнее белье, но не знаю, дойдет ли посылка...»
Вольф усмехнулся. По телевизору говорили, что в Москве доходит до минус тридцати, здесь же в самый холодный день января было плюс пятнадцать.
Несмотря на однообразное питание и нередко ощущаемое чувство голода, за прошедшие полгода он окреп, раздался в плечах и даже на два сантиметра подрос – сыграли роль режим и постоянные физические нагрузки. Вольф уже адаптировался к службе, выполнял все нормативы и ходил по территории части уверенно и спокойно, как Шмель или Киря.
Он показывал высокие результаты в боевой учебе, держался независимо, не прогибался перед старшим призывом, не заискивал перед офицерами. На него можно было положиться в любом деле, а отчаянность и умение драться вошли в историю бригады. Поэтому «старики» признавали его почти равным себе. Почти.
К тому же Вольф сдружился с Серегиным, они постоянно держались вместе и в случае необходимости могли стать спина к спине и перемолотить половину роты. Это тоже учитывалось общественным мнением и повышало их авторитет.
В феврале, как раз накануне Дня Советской Армии, Вольфа вызвали в штаб бригады.
– Дай-ка свой военный билет, боец, – с загадочным видом сказал подполковник Селедцов. В его кабинете сидел и Деревянко, но по виду взводного нельзя было определить, зачем рядовой разведчик потребовался начальству.
Разведчик расстегнул нагрудный карман и отдал примятую, пропотевшую красную книжечку замполиту. Тот раскрыл, неопределенно хмыкнул и спрятал документ в сейф.
– А теперь держи замену, – замполит вынул из стола точно такую же книжечку, только поновее и потверже, и протянул Вольфу.
– Волков Владимир Григорьевич, – удивленно прочел он рядом со своей фотографией. – Что это значит?!
Замполит улыбнулся, наверное, хотел ободрить, но вышло как всегда – будто он изобличил собеседника в чем-то нехорошем.
– Рядовой Вольф убыл в другую часть. А рядовой Волков прибыл к нам. Так пройдет по всем документам.
– Но зачем?!
– Обычная маскировка. Волков не привлекает внимания и не вызывает вопросов. На дембель получишь свой билет обратно. Если захочешь. Ведь в России лучше жить с русской фамилией.
– А... А ребята? – после паузы спросил Вольф.
– Это пусть тебя не беспокоит. Лейтенант Деревянко объяснит всем, что ты по собственному желанию переменил фамилию. К этому быстро привыкнут. Очень быстро.
Вольф молчал. Все это ему как-то не нравилось. Менять фамилию, которую дали тебе родители, – дело предосудительное.
– Кто принял такое решение? – на всякий случай спросил он.
– Ну, конечно, не я, – развел руками Селедцов. – Точнее, не только я. Идею одобрил полковник Чучканов и утвердил генерал Раскатов.
Что ж, плетью обуха не перешибешь... Вольф-Волков молча сунул новый документ в карман. Замполит удовлетворенно кивнул.
– Ты хорошо служишь и вообще грамотный парень. К нам пришла разнарядка на учебу в высшее командное училище спецназа. Если хочешь попробовать, мы тебя поддержим
– Хочу! – не задумываясь, выпалил Вольф. Ему приходила в голову мысль об офицерской карьере. А поступить учиться прямо сейчас гораздо лучше, чем еще полтора года пахать рядовым...
Селедцов кивнул еще раз.
– Тогда садись, пиши рапорт – лейтенант Деревянко продиктует. И заполнишь тест-анкету для изучения личности.
Тест-анкета оказалась разграфленным на пронумерованные клеточки листом бумаги.
– Четыреста вопросов, – сказал Деревянко, открывая пухлую книжку. – Ответов только два: да или нет. Я читаю, ты ставишь крестик в нужной клеточке. Контрольное время сорок минут. Поэтому не отвлекайся. Начали!
Вы любите животных? Бывают ли у вас головные боли? Вам нравится синий цвет? Занимаетесь ли вы силовым спортом? Случаются ли у вас расстройства желудка? Хорошо ли вы спите ночью? Есть ли у вас враги? Верите вы в приметы? Вы любите охоту? Зима лучшее время года? Кино лучше театра?