Вольф испытывал какую-то неловкость – он не представлял, с каким лицом она выйдет из ванной и как они встретятся глазами. Но все оказалось просто.
– Вот что делает коньяк!
Подкатив глаза, она развела руками, покрутила слегка растрепанной головой и пожала плечами, как будто недоумевала, как могло произойти то, что произошло.
– Wine – a companion of madness... [20]
Обняв его, она вытянулась рядом. Запахло зубной пастой.
– Я не настолько владею английским...
Неловкость прошла.
– Неважно. Ты чуть не вырвал мне все волосы...
– Извини...
Благодарный, переполняемый нежными чувствами, Вольф поцеловал умытую щеку, потом гладкое плечо, спину между лопатками, поясницу и наконец раздвинул мягкие ягодицы и принялся лизать твердый коричневый кружок, похожий на плотно сжатую воронку. Это вызвало немедленный приступ очередного бурного оргазма.
– Тебе это делал кто-нибудь? – тяжело дыша, спросил он, уверенный в отрицательном ответе.
– Угу...
Вольф искренне удивился, но никаких оценок и выводов не сделал. Он вообще не оценивал Софью Васильевну, принимая ее, как самую замечательную и необыкновенную женщину на свете. Она была не только замечательной любовницей, но и прекрасной хозяйкой: готовила вкусный борщ, плов, пекла пироги. Вдобавок к этому, когда он уходил, она сама красила рамы, батареи, двери, подтверждая легенду о причинах ежедневных визитов солдата в квартиру номер восемь.
Придя на третий день, Вольф увидел в вазе на столе большой букет роз.
– Откуда это? – удивленно спросил он.
– Правда красивые? – Софья Васильевна, грациозно изогнувшись, понюхала цветы.
– Но откуда они? – повторил Вольф.
– Константин Павлович передал. Давай, давай, раздевайся.
– Какой Константин Павлович?
– Ну, Раскатов! Давай, не трать время зря!
Скинув халат, под которым ничего не было, Софья Васильевна подошла вплотную.
– Комбриг?! А почему он передает тебе цветы?
– Ну откуда я знаю... Хочет – и передает. Иди ко мне...
Она обняла его за шею, подставила губы. Но Вольфа что-то удерживало. «Генеральский букет», – вдруг вспомнил он.
– Подожди... Так он постоянно передает тебе цветы?
– Не постоянно. Иногда. Ну какое это имеет значение?
Четко очерченные губы раскрылись и Вольф жадно припал к ним. Действительно, какое это имеет значение... Интересно только, как терпит такое ревнивец Чучканов, поднявший бучу из-за одной-единственной несчастной розы!
Но все посторонние мысли тут же отошли на второй план. Осталось только нежное Софьино тело – чувствительнейший инструмент с сотнями клавиш, на которых Вольф, как ему показалось, уже научился играть.
На туалетном столике рядом с кроватью будто невзначай лежал тюбик крема.
– Это им я мажу ножки, – прошептала Софья, переворачиваясь на живот. – Можно еще что-нибудь смазать...
Рука Вольфа скользнула между белыми ягодицами, нащупала плотно сжатый кружок. Сейчас ему показалось, что он немного расслаблен.
–Давай сюда... Хочешь?
Инициатива, как всегда, исходила от него.
– Только если не больно... Будь осторожен...
Он был осторожен, и все вышло отлично. Софья кричала во весь голос и до крови расцарапала ему руку.
Время летело быстро. Находясь в квартире номер восемь, Вольф забывал обо всем. Служба, бригада, прыжки, предстоящая инспекторская – все таяло без следа, словно самолет, взмывший в раскаленное небо. И ему казалось, что счастье будет длиться вечно.
– Завтра вечером прилетает Николай Павлович, – огорошила его Софья, когда они прощались. – Днем я еще успею накормить тебя настоящим украинским борщом, но потом вольная жизнь закончится, придется что-нибудь придумывать...
Что можно придумать в условиях постоянной скученности военного городка и сотен пар скучающих глаз, Володя не представлял. Настроение у него резко упало. И недаром. Оказалось, что их вольная жизнь уже закончилась.
* * *
Следующий день складывался неудачно с самого утра. На тропе разведчика Лисенков упал с высотного перехода прямо в огонь, и, хотя комбезы пропитывались противопожарной жидкостью, левая штанина обуглилась, и Пашка сильно обжег ногу. Потом проходили траншею, рубя лопатками соломенные чучела на длинных палках. Чучелами управляли Шмель и Киря, оба норовили ударить Вольфа и Серегина по голове. Раньше по отношению к ним «старики» такого не позволяли.
Вернувшись после занятий в роту, Вольф обнаружил, что его постель перевернута и содержимое тумбочки беспорядочно брошено на матрац.
– Ничего себе, – присвистнул Серж. – Такого еще у нас не было!
– В чем дело? – Вольф подлетел к дневальному. Тот развел руками, опасливо огляделся.
– Пришел Семенов с помощником, тут все перевернули, в каптерке твою сумку обшмонали...
В казарму зашел лейтенант Деревянко. Лицо его было хмурым.
– Волков, вас вызывает майор Семенов. Сразу после обеда.
Взводный смотрел в сторону и говорил казенно-официальным тоном. Никогда раньше он так себя не вел.
– Но я должен закончить ремонт в квартире Чучканова...
– Ты что, не понял, куда тебя вызывают? – закричал Деревянко. Видно, он был сильно напуган. – В особый отдел! Совсем распустились, распиздяи, до ручки дошли! А я за вас свою жопу подставлять должен!
Лейтенант взял себя в руки.
– Рядовой Волков, в четырнадцать тридцать явиться к майору Семенову!
– Есть! – нехотя ответил Вольф.
– Рядовой Серегин, отправитесь на квартиру полковника Чучканова и выполните необходимые работы!
– Есть! – в голосе Сержа было куда больше энтузиазма.
Особый отдел располагался в двухэтажном кирпичном здании, расположенном особняком между оранжереей и котельной. Высокая труба торчала совсем рядом, и когда по банным дням из нее шел дым, остряки шутили, что это особисты сжигают расстрелянных за провинности солдат. Но когда Вольф оказался внутри здания, ему стало не до шуток.
– Тебе зачем Родина автомат дала? – зловеще спросил Семенов. Сейчас от показного добродушия особиста не осталось и следа. Сидящий за приставным столиком лейтенант Половинко тоже был предельно строг и официален, направленная в чистый лист бумаги ручка казалась грозным оружием, нацеленным в сердце рядового Вольфа.
«Неужели автомат пропал? – подумал Вольф. – Куда он мог деться? Сами спрятали, чтоб меня подставить...» У него зашумело в висках. Против такой провокации солдат беззащитен, кому что докажешь...