Грохнул выстрел. Это Забреха. Уверился, как и есаул: адских выкормышей лишь серебряная пуля возьмет. Еще, говорят, пуговица с полковничьего каптана способствует… Ой, куме, выпей чарку! – где они сейчас, те полковники, те каптаны?! Надо б Грому крикнуть, чтоб не смел новые бонбы вслед кидать: порвет ведь всех на маковый порох! – только крик в горле спекся.
Одно получилось:
– Вре-ошь!
Несется чорт по дороге, петляет – впору зайцу! турецкому аргамаку! поземке вьюжной!
Летят по дороге кони-птицы, пылит чортопхайка дареная, с боку на бок вертится – душу черкасы в погоне выплескивают! гнилую накипь с сердец отряхивают!
– Пане сотник! Пане… сотник…
Ударило сзади в уши.
– Пане… вниз… вниз погляньте!..
Или ополоумел есаул? Да кой же дурень в скачке под ноги коню смотрит?
– Вни-и-и-и-з!.. Пане…
Не удержался Логин; глянул. Поверил боевому товарищу. Пресвятая Богородица, угодники боженькины, сковородки дьявольские! – не зря горланил удалой Шмалько. Нет дороги под копытами-колесами. Была да сплыла.
Небо вместо дороги.
Облака взамен щебня.
Вон птичка летит; чирикает.
– Вре-ошь!
Небо так небо. Не пекло, и на том спасибо. И снова обидела плеть коня кровного. А за спиной гул, вой, бьются небеса в лихоманке – друзья верные не отстают от сотника Логина.
Небо так небо.
Достанем.
А чорт весь кипенью серной брызжет, искры на нем дыбом, зарницы по спине плащом хлещут – умаялся. Видать, несладко синь высокую драть, убегаючи. Вон, аж спотыкаться стал.
И сладко так стало сотнику Логину, что мед пред той сладостью – горечь полынная.
Налево свернул беглец – и черкасы налево. Направо свернул – и черкасы направо. А внизу метушня, гвалт; внизу – замок сам собой вырос, от земли до неба, шпилями ясну солнышку стусаны дает.
Рванул чорт по воздусям кругом замка.
И черкасы – кругом.
– Вре-ошь!..
– Пане сотнику… вни-из!..
Смотрит Логин по новой через плечо: у подножия замка (замка? города? крепости?! Спас Нерукотворный, просвети!) – людишек тьма. Штурмом стены берут. Сперва показалось: и хлопцы-реестровцы, что под чудной Катеринослав убегли, за землю против Мацапур биться, там. Вон, на холме – Свербигуз маячит, дерет глотку, надрывается. Или не Свербигуз?.. кто разберет?! Зато хитрые махинии – кулеметы – справно трещат, заливисто.
А вон и гармата бахнула.
Снуют людишки. Шебуршат. Вверх не смотрят. Нет им дела до чорта беглого, нет дела до черкасов в небесах.
Заняты людишки делом.
Ну и трясця ихней матери!.. Нехай.
На второй круг чорт завернул. И черкасы – на второй.
– Мы возьмем замок! – прогремело от земли. – Мы разрушим это дьявольское капище!
Аж зажмурился Логин – в глаза ударил свет. Невыносимо яркий, ярче солнца, ярче всего, что доводилось видеть. На миг замок исчез, окутавшись белым, жарким сиянием. Это продолжалось недолго, белый огонь начал тускнеть, превращаясь в малиновое пламя. Огненная стена выросла на склоне, ее языки потянулись ниже, свечками вспыхнули растущие у подножия стен кусты…
– Не верьте дьявольскому обману! – встало над пожарищем. – Молитесь, дети мои!
Это правильно, отметил сотник про себя. Это он верно, молитва завсегда душу согреет. Отче наш, иже еси на небеси… и насчет обмана диавольского – тоже правильно. Не поверим. Ни за кисет червонцев, ни за пампушки с чесноком не поверим. Уразумел, чортяка?
Чортяка уразумел.
Укрылся паром радужным да скрежетом зубовным; на третий круг пошел. Дался ему, поганцу, сей химерный замок!
И черкасы – на третий.
Только и успел заметить сотник Логин: вместо людского моря – иное море у подножия плещет. Ходит волнами, играет белыми барашками. Западная башня совсем рядом оказалась: протяни руку – до зубца дотянешься! Площадка на вершине хранит следы пожарища: черные угли, черная копоть на камне, белесый пепел. И девка у края стоит: носатая, косолапая, страшней Судного дня. Хмурится девка: видать, замуж не берут.
Ну и хмурься! – кому ты такая надобна, потвора?!
Змий Огненный с шабаша на Лысой горе, и то побрезгует…
Сам себя проклял сотник Логин за думы глупые. Ведь знал же: на сей Околице беду накликать – пустая забавка! Подумай сдуру, словцо камешком оброни – свершилось. Вон чорт взапуски тикает, а вон Змий летит. Крылья шипастые раскинул, пасть вполнеба распахнул, вот-вот проглотит.
– Забреха! Гром! Чортопхайку! Чортопхайку разворачивайте, сучьи дети!
И ударил кулемет дареный по Змию. Распорол небеса треском. Присмотрелся Логин Загаржецкий, прислушался: летит, проклятый, хоть бы хны ему, ироду! – летит к башне с девкой, да еще и пламенем вовсю пыхает, будто черкас записной люльку смалит.
Песню орет, змеина:
Знал я и бога, и чорта,
Был я и чортом, и богом!
Спрячь за высоким забором девчонку —
Выкраду вместе с забором!..
Ну и хай тебе грець! – кради на здоровье.
Мы хоть Господа-Бога покамест не встречали, а с чортом привелось… тоже, значит, не голота бесштанная!
Тут замок вроде пониже стал. И море куда-то схлынуло. Луга, поля; рощица жиденькая поодаль. Небо черным сделалось, звезды злые, моргают от недосыпа. А на донжоне замковом народу поприбавилось: тут тебе и девка, тут тебе и баба, тут тебе и…
– Хведир! Яринка!
Не углядел сотник Логин, как беглый чортяка в окошко витражное завернул. Так и влетели следом: сотник с есаулом конные, Забреха с Громом – со всех четырех колес.
Пал чорт об пол каменный – и сгинул, только смолой в стороны брызнуло.
А Забреха, оказывается, все Змия достать норовил.
Все шарашил вслед из кулемета.
Так что стенам в зале крепко досталось.
…Они замешкались. Все. И первым опомнился не кто иной, как консул Юдка. Дернулся, выгнулся мартовским котом, с губ его слетело Имя Дин – и Тени разом отступили.
Сале, пожалуй, могла бы и сама это проделать, но опоздала.
Вот он, Денница, лежит на каменных плитах и, кажется, не дышит. Неужели – конец?!
– Сейчас, сейчас… – рыжий пламень бороды глушит бормотанье консула. – Ой, Проводник, давай-ка вместе! уходит ведь!
Он уже склонился над мальчишкой, который сейчас больше похож на призрак, чем на живого… человека? Водит над ним руками, сплетает Имена в хитрую вязь, не давая измученному Деннице уйти до конца, раствориться во Внешнем Свете. Сале торопливо падает рядом, больно ударившись коленями; хватает край эфирного кокона, пеленает обмякшее тельце. О себе думать некогда: вся сила, что есть, щедро льется в ребенка. Не так уж много той силы у Сале Кеваль, но остановить, задержать, не позволить уйти – хватит с лихвой.