– Краем глаза…

– Ну, журналюги нарулили малость, а так – правильно все. Собакам – собачья смерть! Эти ублюдки не просто же девок насильничали, гады: убивали и ели! Вот скажите, доктор, – разве это люди?

– Нет, Клим Егорович, не люди. И не звери. Хуже.

– Верно! Тем доберманам, что их в куски порвали, надо премию выдать. Есть все-таки Бог на свете! Хоть я и неверующий…

Егорыч от возбуждения по-детски шмыгнул носом.

– Доберманам – премию, а Сиромахе – медаль! Орден! В одиночку, раненый, вел преследование… двоих отморозков в питомник загнал… Читали? Там, в газете, черным по белому написано: представлен, мол, к внеочередному званию. За проявленные мужество и героизм. Капитана дадут. А орден зажилят, начальнички. Я в органах тридцать лет отслужил, знаю, что говорю. Вы к нему небось? От меня привет передайте. А я тут покараулю. Если привезут кого – кликну. Не беспокойтесь…

Стараясь снова не поскользнуться на полу, сверкающем стерильной чистотой, доктор направился к лестнице. Поднялся на второй этаж. Седьмая палата. Одиночная.

– Добрый день. Как наше самочувствие?

– Спасибо, доктор. Намного лучше.

– Ну и славно. На вас, молодой человек, извините, все как на собаке зарастает.

Оба – и больной, и врач – хором рассмеялись, словно Величко бог весть как удачно пошутил.

Это случилось во время ночного дежурства. Залатав очередного бузотера, которого любимая жена приласкала утюгом, Александр Павлович вышел на крыльцо перекурить. В тусклом электрическом свете ему почудилось шевеление у ступенек. Когда он с трудом поднял на руки серого зверя – окровавленного, изломанного, едва живого, – тот еле слышно заскулил. Этот скулеж Величко узнал бы из тысячи. «Да в нем ни одной кости целой нет!» – с ужасом подумал хирург. Рядом валялись обрывки милицейской формы, разряженный пистолет и нелепая, смешная бляха ГАИ.

– Куда вы его?! Это в ветеринарную… – заикнулась было дежурная медсестра Людочка, но Александр Павлович хищно оскалился на нее, и медсестра осеклась.

– Готовьте стол! Наркоз. Инструменты. Быстро!

Превращение он пропустил. Отошел к умывальнику, вернулся, а на столе уже лежал Сиромаха. Губы лейтенанта, запекшиеся, растресканные губы кривила судорога.

– Там Дашка… в машине… Я увидел!.. В одной школе… учились…

– Помолчите! Вам нельзя разговаривать!

Но лейтенант его не слышал.

– Тормознуть… хотел… Сбили… Я догнал… А они опять… Я догоняю, они сбивают… стрелять начал… по колесам… Ее зацепить… боялся!.. Занесло… Прямо в питомник… Собаки лают…

Внезапно Сиромаха открыл глаза. Осмысленно, жестко посмотрел на доктора.

– Она… жива?!

– Жива, жива! – буркнул хирург, понятия не имея, о ком говорит лейтенант. – А теперь извольте замолчать. Сестра, наркоз! Нет, анестезиолога вызывать не надо. Я сам…

К счастью, Людочка оказалась не из болтливых.

– А я зашел вас порадовать. Вот, читайте. Тут про вас. Читайте, читайте, я подожду. Егорыч уверен: капитана дадут. Вы ведь хотели до капитана дослужиться?.. Ладно, ладно, не буду мешать.

Когда лейтенант отложил газету, знаменитые уши его горели полковым знаменем.

– Спасибо, доктор! Я теперь мигом на поправку пойду. Знаете, как охота капитанские погоны примерить?

– Знаю, – улыбнулся Величко, майор медицинской службы запаса.

Сборы он ненавидел всеми фибрами души.

– И вот еще, доктор. Я тут лежал, думал. Хорошо, что вы мне ничего тогда не отрезали. Иначе в газете, в конце, сейчас бы еще одно слово стояло. Догадываетесь какое?

– Какое?

– «Посмертно». А так…

– Можно?

В приоткрытую дверь заглядывала симпатичная девушка в белом халатике. Сперва Величко принял ее за медсестру, но секундой позже узнал. Спасенная Даша Климец, студентка пищевого техникума. Бывшая одноклассница Сиромахи. Каждый день сюда приходит. Сколько ее выставлять пытались – бесполезно.

– Ой, доктор, извините…

– Ничего. Обождите пару минут.

Девушка благодарно закивала, исчезая.

– Ну ладно, молодой человек, выздоравливайте. На свадьбу пригласить не забудете, а? Получите капитана – самое время жениться! Тем более невеста в наличии…

С удовольствием пронаблюдав, как торчащие из-под повязки уши вовкулака сменили цвет с пунцового на багряный, Александр Павлович покинул палату.

Во дворе дома, где жил Величко, сосед Рахович, полковник в отставке, выгуливал своего ротвейлера Дика. Маленький, с цыплячьей грудкой, всегда в туфлях на высоком каблуке, Рахович страдал запущенным «комплексом Наполеона». Став из военного штатским, он утратил единственную возможность командовать и компенсировал потерю чудовищной склочностью. Из его писем в инстанции можно было сложить вторую пирамиду Хеопса, а из жалоб на неподобающее поведение жильцов – новую Эйфелеву башню. Собак он держал неизменно, отдавая предпочтение ротвейлерам, хвост им рубить отказывался из соображений, интересных разве что психиатрам, и втайне радовался, когда псины игнорировали хозяйские призывы к благоразумию.

Злобный цербер лишь однажды получил должный отпор. Прошлой зимой добродушный китайский шарпей Бернард, принадлежавший бывшему прокурору города, вдруг вспомнил, что шарпеи – бойцовая порода, и показал Дику такое кунг-фу, что потом ветеринары только диву давались. Впрочем, Дику урок не пошел впрок.

– Осторожно! – взывал Рахович на весь подъезд, открывая дверь квартиры. – Мы идем гулять!

«Кто не спрятался, я не виноват!» – внятно откликалось эхо.

– Маня! Петька, стервец! Наташенька! Бегите на улицу, генералиссимусу на двор приспичило! – кричали бабушки и дедушки из окон, предупреждая внучат.

Старики правильно понимали жизнь.

Вот и сейчас при виде Величко, идущего через пустынный двор, ротвейлер встал на дыбы, натягивая поводок. Полковник волочился за рычащим кобелем, делая вид, будто старается бросить якорь. От высоких каблуков на земле оставались бороздки.

– Альсандр Палыч! – блажил он, тщетно пытаясь скрыть удовольствие. – Палыч, чтоб тебя! Иди быстрее, я его не удержу, зверя!

В первый раз за всю жизнь Величко нарочно замедлил шаг. И, когда оскаленная морда Дика оказалась совсем рядом, присел на корточки, заглядывая в кровавые глаза собаки.

– У меня один пациент есть, – внятно сказал доктор, не повышая голоса. – Очень славный пациент. Я его попрошу, он тебя, шавку лишайную, на куски порвет. Понял?

Соседи в окнах еле удержались от аплодисментов, видя, как ротвейлер, поджав необрубленный хвост, пятится от доброго доктора.

Пентакль страстей
II