Сашка отметил это подозрительное «мы».
– Шарахнем из каменюки в небо?
– Кое-кто не отказался бы – в Небо, – мрачно кивнул голубоглазый чему-то своему. – К счастью, руки коротки. Нет, Александр Васильевич, не в небо. Скорее – в атмосферу. Или в ноосферу, если вам так больше нравится. Чтобы вся дрянь распределилась более или менее равномерно, рассосалась в пространстве… А не шарахнула эдаким молотом Тора по нам, грешным.
Нестрибайло сообразил, что за всеми этими, безусловно, очень интересными рассуждениями человек в штатском снова ушел от его, Сашкиного, вопроса.
– Все это очень бла-ародно, – не удержался журналист от очередной цитаты, – но как насчет меня? Я-то вам на кой сдался? Громоотвод держать?
Собеседник шутки не принял.
– Не держать, Александр Васильевич. Отнюдь не держать. Вы и есть громоотвод.
* * *
– Будем кратки, Александр Васильевич. Хотите спасти родной город? А возможно, и не только город. Не стану пугать вас Апокалипсисом, однако локальное пекло здесь будет обеспечено. Можете не сомневаться. Думаете, что случилось однажды с Содомом и Гоморрой? А с мифическим Китеж-градом? Который поначалу считался отнюдь не мифическим…
Сашка был ошарашен, но не настолько, чтобы сразу во все поверить и на все согласиться, преданно заглядывая в рот рыжебровому. В журналистской практике случалось разное. Да и привычка, невзирая на лица, вытягивать из собеседника максимум информации тоже сыграла свою роль.
– Разумеется, я патриот. И горой за Родину и прогрессивное человечество. Но тем не менее…
– Менее, более – какая разница? Методика разряжения подобных объектов нам известна. В древности для подобных целей использовали наиболее рьяных местных – подчеркиваю, местных! – кликуш. Тех, кто разносил по дворам дурные вести, слухи, пророчества… Чернуху, так сказать. Кривитесь? Не нравится сравнение? А вы на себя примерьте. О чем пишете год за годом? Может, о постройке нового Дома культуры? О благоустройстве города? О Рождественских праздниках? О премьере в ТЮЗе?! Ничего подобного. Скандалы, взятки, растраты, коррупция, грабители, убийцы, маньяки, катастрофы. Вы давным-давно выполняете описанную мной функцию. Прогоняете разную дрянь через себя и выплескиваете на бумагу. А в конечном счете – в ту же ноосферу, на головы читателей. Внутри вас негатив не задерживается: нарыли, накропали, сдали статью, через день забыли о ней и побежали искать новые «жареные» факты. Вы – громоотвод, любезнейший. Только отводите молнию отнюдь не в безопасное местечко.
– А если… если я откажусь?
Человек в штатском усмехнулся, и от его усмешки Сашке стало куда хуже, чем от всего предыдущего разговора.
– Знаете армейскую мудрость: «Не умеешь – научим, не хочешь – заставим»? Куда вы денетесь, Александр Васильевич? Сбежать вам не дадут. Окажете сопротивление – скрутят и доставят к камню силой. Вздумаете сдуру сигануть с девятого этажа – подымем. Живого, мертвого… Уж поверьте, есть для этого и люди, и методы. Рекомендую вызваться добровольцем. Шансов больше.
– Шансов на что?!
– На удачный исход дела. В том числе и для вас лично. В случае принудиловки я ничего не могу гарантировать. А если вы взойдете на камень мертвым… Не скажу, что испытываю к вам особую симпатию, но зла я вам не желаю. Если это потешит ваше самолюбие, можете считать себя… нет, Спасителем не надо, не тот фасон. Скажем, Избранным. Как любят выражаться в нынешних фильмах и фантастике.
«Влип! – явственно осознал Сашка. – По самую макушку».
– Если обряд пройдет благополучно, в том числе и для вас, Александр Васильевич, – за нами, как говорится, не заржавеет. Можете рассчитывать на существенную благодарность. Вот моя визитка.
«И. Я. Химерный», – прочел Нестрибайло на черном прямоугольничке из глянцевого полукартона. Надпись была выпуклая, рельефная. Серебром по черни. Стильно. Еще на визитке имелся номер телефона.
– Премного благодарствуем, – откуда-то взялись силы для ерничанья. – Но неувязочка у вас получается. Если я такой весь из себя Избранный и деваться мне некуда – зачем тогда устраивать цирк вокруг камня? Военные, менты, саперы, дозиметристы… И Великая Китайская стена. Темните, господин Химерный!
Химерный посмотрел на Сашку с некоторой толикой уважения.
– В другой ситуации я не стал бы вам отвечать, Александр Васильевич. Но, учитывая вашу роль в нашем общем деле… Знаете, что такое начальство? Вижу, знаете. Так вот, у меня оно, к сожалению, тоже имеется. Со всеми вытекающими в виде тупости и самодурства. Велено принять меры. Обследовать, выявить степень опасности, закрыть доступ. Я выявил и закрыл. Зная, что предписанные меры ничего не дадут, – но приказы не обсуждаются. Увы, до возведения стены радиус зоны поглощения камня составлял около пяти метров. Теперь он скачкообразно вырос. Камень тянется к людям, камень нуждается в дряни наших сердец. Мы надеялись, что еще есть время…
– Ошиблись?
– Ошиблись, – тяжело вздохнул Химерный. – Заряд на грани критического. Обряд назначен на сегодня. В полночь.
– Я понял, – мертвым голосом произнес Сашка. – Что будем делать?
– Для начала держите пропуск на объект. А теперь слушайте и запоминайте…
* * *
Его высадили на том же самом месте. Как обещали. Правда, не через пять минут, а через полтора часа с того момента, как Нестрибайло сел в черную машину незнакомой марки. Сашка проводил автомобиль взглядом, нащупал в кармане визитку, «корочку» пропуска и побрел куда глаза глядят. Он не ощущал отчаяния, смятения, надежды – ничего.
Пустота.
Где творилось тайное зачатие страха.
В ближайшем гастрономе ноги сами понесли Сашку к ликероводочному отделу. Отдел оказался в придачу еще и коньячным, а к напитку, пахнущему изысканным клоповником, Нестрибайло питал давнюю слабость. Углядев чекушку пятизвездочного «Арарата», журналист приобрел ее, но задумался и в итоге обзавелся дополнительно бутылкой «Асканели». На задней калеретке-медали был такой дружелюбный грузин с усами…
Закуски брать не стал. От нее «градус слабеет», как говаривал один друг детства.
Начал в скверике за универмагом. На скамейке. В гордом одиночестве. Проходившие мимо женщины с малолетними чадами косились без одобрения, а Сашка в ответ лишь заговорщицки подмигивал. Из окна серой «Тойоты», остановившейся напротив, за журналистом наблюдали двое. Нестрибайло приветственно поднял бутылку: ваше здоровье, мол! В окошке уважительно качнулась ладонь соглядатая: все в порядке, дорогой товарищ. Мы тоже люди, все понимаем. Расслабляйтесь под нашим надзором.
Потом он пил с какими-то работягами, присевшими рядом на скамейку. Работяги оказались милейшими, интеллигентными людьми: один – сантехник, другой – тоже сантехник. Сходили в магазин за добавкой. Предстоящий обряд сделался отстраненным, чужим. Надо – значит, надо.
Пойдем и громыхнем.