– Малахи (их у нас еще называют по-гречески – «ангелами») – стражи Рубежа. Я выполняю их волю. Но я – человек, и вы – люди, поэтому я решился заговорить о тайном. А теперь – главное. Вы не должны просить визы. Это понятно?
Она подумала и кивнула. Темные глаза блеснули.
– Кажется, ты догадываешься, в чем дело, Сале. Вы нарушили таможенные правила. Ты дала взятку стражам. Тот, кто нарушил долг, уже наказан, а теперь Малахи ждут вас, дабы сурово покарать – так, чтобы это стало уроком прочим. Поняла ли ты?
Сале вновь кивнула, затем нерешительно посмотрела на пана Рио.
– Потом расскажешь ему, – понял я. – А лучше напишешь, чтобы не произносить вслух. Вам придется пока остаться здесь.
– Навсегда? – Ее голос дрогнул.
Я понимал ее. Застрять в чужом Сосуде – хуже, чем в чужой стране. Но что делать? Малахи не ведают пощады. Сорок тысяч погибло, когда кто-то излишне любопытный посмел сунуть нос в Ковчег.
– Поговорим позже, Сале. Есть обходные пути. Их я не знаю, но их может знать пан Станислав, мой господин. Но об этом – позже.
Она вновь кивнула. Я отвернулся, чтобы не смотреть на ее лицо. Так, наверное, выглядел я, когда встретился глазами с Яриной Загаржецкой и понял, кто передо мной…
* * *
Пан Станислав не спал. В этом не было ничего удивительного – его странные привычки известны всем в округе. Спать днем, ночью бодрствовать – говорят, так жил еще его отец. Правда, ночи он обычно проводит в замке, но на сей раз господин оказался в доме, и я облегченно вздохнул. Кое-что надо решить немедленно. Хотя бы для того, чтобы шептуны не успели перекрутить все по-своему. Конечно, пан Мацапура верит мне, но мой предшественник тоже был в этом убежден. А теперь никто и не скажет, где гниют его кости. Да и остались ли от него хотя бы кости?
Сердюк у дверей библиотеки щелкнул каблуками, пропуская меня. В доме я – единственный, кто может входить к пану Станиславу в любое время. Но только в доме. В замок мне хода нет, да я и не особо прошусь. Меньше знаешь – больше живешь! А я и так знаю очень много о зацном пане Мацапуре-Коложанском! Пожалуй, даже слишком много!
Пан Станислав сидел в углу под лампой зеленого стекла и читал «Лембергскую газету». Глядя на него в этот миг, самые злые недруги завязали бы узлами свои языки: само добродушие восседало в старом массивном кресле. Толстые вывернутые губы улыбались, на пухлых щеках проступили ямочки, стекла окуляр скрыли привычный острый блеск маленьких глаз, и даже черные нафабренные усы словно опали, бессильно свесившись вниз. Пожилой пан, добрый, немного усталый, пришел почитать газету. Наверное, у доброго пана бессонница – не иначе весь день милостыню раздавал и утирал слезы вдовам…
– Шолом, пан Станислав!
Глазки добродушно моргнули, улыбка стала шире:
– Вечер добрый, пан Юдка! Там, в поставце, – гданьская вудка, выпей, ты же с мороза! Выпей – и садись.
Вудка обожгла горло, и я только головой помотал. Ну и пойло! Куда там местной горелке или даже пейсаховке!
Пан Станислав со вздохом отложил газету, поглядел на принесенную мною бутыль, протянул руку – и тут же опустил.
– Цо занадто – то не здрово. А я, как видишь, скучаю!
На такое отвечать не полагалось, и я молча присел на тяжелый дубовый табурет. И тут только заметил, что кресло, в котором восседает пан Мацапура, переставлено. Раньше оно стояло ближе к окну, теперь же каким-то дивом оказалось прямо под старым портретом.
Портрет этот – загадка. Чья-то умелая кисть изобразила худого узкоплечего юношу в испанском платье с большим кружевным воротником, как носили полвека назад. На боку шпага, в руке – толстая книга с золотым обрезом. И не было бы тут ничего странного, если бы не герб Апданк в верхнем углу – герб рода Мацапур. Не просто герб, а еще и буквицы «L.M-K». И цепь – знакомая золотая цепь давней работы на груди. Эту цепь с огромным красным камнем пан Мацапура частенько надевает, особенно когда гости случаются. Видать, фамильная. Правда, на портрете камень другой, ну так не камень же художник рисовал! Ясное дело – родич изображен, и родич близкий. Батюшку пана Станислава звали Леопольдом, так что и дивного вроде бы ничего нет, если бы…
…Если бы в доме были другие портреты. Если бы не общий хор тех, кто помнил старика. Леопольд Мацапура был широкоплеч, толст и мордат – сын капля в каплю в батюшку. И лицо – совершенно иное лицо! Губы, глаза, нос… Может, не отец, а дядька, какой-нибудь Леон? Все равно непонятно. Чтобы в таком доме – и один-единственный портрет, и то не в зале, а в библиотеке! Бывал я в подобных домах, там целые галереи, по ним гостей водят, слуги наизусть заучивают, какой предок чем отличился…
– Ох, уж эти поселянки, пан Юдка! Сперва лежит под тобой, как бревно, только пыхтит, а потом выть начинает. И всегда одно и то же: «Замуж собиралась, замуж собиралась!» Языки им вырезать, что ли?
Пан улыбался – пан изволил шутить. Но мне почему-то не было смешно.
– Ну и кого ты мне сегодня привез?
Голос был прежний – расслабленный, вялый, но я заметил быстрый взгляд из-под толстых стекол. Стало ясно – уже доложили. У кого-то пятки салом смазаны.
– Четверо гостей, пан Станислав. И ребенок – младень.
– Ребенок?
Грузное тело нехотя приподнялось и вновь опустилось в глубины кресла.
– Ребенок – это хорошо. Прикажи его сразу в замок.
Я вздрогнул – так и знал! Любит пан Станислав детей!
– А гости кто? Кажется, там баба есть?
Он по-прежнему улыбался – добрый толстый пан, которого мучает бессонница.
– Не баба, – стараясь быть спокойным, ответил я. – Пани. Один из гостей – селюк из Гонтова Яра, а вот трое – паны зацные. Вернее, два пана и пани.
– Большой за них откуп дадут, как думаешь? – словно невзначай бросил пан Станислав и вновь взял в руки газету.
Разговор подходил к концу.
Похоже, пан уже все решил. Даже не похоже – решил. Сколько раз так было: ребенка – в замок, и гостей туда же. И правильно – кто же в здравом уме в гости к пану Мацапуре ездит?! А если ты цудрейтор, то и жаловаться нечего.
– Все не так просто, пан Станислав…
Газета медленно легла на стол. Из-под стекол удивленно блеснули маленькие глазки:
– Гетьмановы родичи? Или голота бесштанная?
Я с трудом сдержал улыбку. Каждый – о своем. Соврать, придумать какую-нибудь сказку? Нет, нельзя!
– Они иноземцы, пан Станислав. Очень издалека.
– И… что? – Глаза моргнули, пухлая ладонь потянулась к окулярам. – Тем лучше!
Я вздохнул. Поверит ли?
– Мир велик, пан Станислав! И в этом мире Сосудов больше, чем представляется многим. Это особые гости. Мои. Вы понимаете, о чем я?