— Не двигайся, — произносит Дэвид, поднимая пистолет. — Привет, Трис.
— Когда ты смогла привить себя? — спрашивает он.
Он по-прежнему сидит в инвалидном кресле. Я ошеломленно смотрю на него.
— Ничего такого я не делала.
— Не ври, Трис. Ты бы погибла от воздействия сыворотки, а я единственный человек в Резиденции, у кого она есть.
Я не знаю, что сказать. Я не делала никаких прививок. Тот факт, что я еще на ногах, наверное, кажется чудом.
— Впрочем, теперь это не имеет значения, — добавляет он.
— А что вы тут делаете? — шепчу я.
Мои губы онемели, а кожа — липкая от пота. Смерть продолжает цепляться за меня, несмотря на то, что я одержала победу. Смутно осознаю, что оставила свой пистолет в коридоре, будучи уверенной, что он мне не понадобится.
— Трис, — продолжает он. — Ты же носилась с генетически поврежденными целую неделю. Твою подругу, Кару, поймали на попытке отключить освещение, но она весьма мудро усыпила себя до того, как смогла что-нибудь нам рассказать. На всякий случай я прикатил сюда. Не ожидал увидеть тебя в Лаборатории, ты меня очень расстроила.
— Вы один? — спрашиваю я. — По-моему, не слишком умно.
— Но я вооружен и привит против сыворотки смерти. Тебе нечего мне противопоставить. Сыворотка смерти не способна уничтожить тебя, зато я смогу. Официально мы не практикуем казнь, но я нарушу правила.
Значит, Дэвид считает, что я собираюсь украсть сыворотку, с помощью которой они собираются осуществить «перезагрузку». Он ошибается.
Стараюсь сохранять расслабленное и усталое выражение лица. Потихоньку озираюсь по сторонам, ища устройство, которое выпустит на свободу вирус. Я помню, как Мэтью описывал его Калебу в мельчайших подробностях: черный ящик с серебристой клавиатурой и синей полоской с написанным на ней номером модели. И я вижу его. Он стоит слева, у стены, совсем недалеко от меня. Но если я пошевелюсь, Дэвид меня убьет. Надо отвлечь его внимание.
— Я вас раскусила, — говорю я, надеясь, что мои обвинения отвлекут его. — Вы санкционировали симуляцию атаки, и вы несете ответственность за смерть моих родителей. Моей матери.
— Нет, — кричит Дэвид. — Я предупредил ее, но она не увела своих близких в безопасное место. Она меня не слушала, Натали всегда была дурой, которая стремилась пожертвовать собой ради общего блага. Поэтому она и погибла.
Мрачно таращусь на него. Что-то промелькнуло в его остекленевших глазах, когда Нита сделала ему укол…
— Вы любили ее? — выпаливаю я. — Она постоянно писала вам, а потом вышла замуж за моего отца… Именно поэтому вы заявили ей, что не хотите больше получать от нее никаких вестей.
Дэвид застыл, как каменная статуя.
— Я любил ее, — говорит он. — Очень давно.
Вот почему он и приблизил меня к себе. Ведь я — часть Натали. У меня — мамины волосы и голос. А Дэвид потратил всю свою жизнь, цепляясь за свои чувства, а, в итоге, все потерял.
Я слышу шаги. Солдаты. Отлично, как раз вовремя. Пусть вваливаются в зараженное сывороткой помещение, чтобы разнести вирус по Резиденции. Надеюсь, впрочем, что они подождут, пока не выветрится сыворотка смерти.
— Моя мама просто понимала то, что недоступно вам.
Делаю один шаг к черному ящику и продолжаю говорить:
— Она научила меня настоящей жертвенности, основанной на любви, а не на отвращении к генетике другого человека. Жертва — необходимость, когда все другие варианты уже исчерпаны. Жертвуют ради людей, которые нуждаются в вашей силе, потому что они слабы. Запомните это, Дэвид. А я, в свою очередь, должна избавить мир от вас раз и навсегда.
Я прыгаю к устройству. Раздается выстрел, и мое тело пронзает боль. Я не понимаю, куда попала пуля. В голове звучит голос Калеба, повторяющий код доступа. Трясущимися пальцами набираю его на клавиатуре. Пистолет снова дергается в руках Дэвида. У меня перед глазами снуют темные пятна, но я не останавливаюсь. Что за мука. Я падаю, но успеваю нажать зеленую кнопку. Помещение пронзает громкий сигнал, повторяющийся раз за разом. Чувствую, как кровь стекает по моей щеке. У нее очень странный темный цвет. Краем глаза я вижу Дэвида. И мою мать, выходящую из-за его спины.
Она одета в ту же серую одежду альтруистов, которая была на ней, когда я видела ее в последний раз. На ее голых руках — татуировки. В рубашке — пулевые отверстия. Ее светлые волосы собраны в узел, но несколько выбившихся прядей золотом обрамляют ее лицо. Наверное, мое сознание затуманено сывороткой смерти. Она опускается на колени рядом со мной и гладит меня по голове.
— Привет, Беатрис, — улыбается она.
— Я все сделала правильно? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает она, и в ее глазах блестят слезы. — Да, мое дорогое дитя, моя Беатрис.
— А как же остальные? — захожусь я в рыданиях. — Тобиас, Калеб, мои друзья?
— Они позаботятся друг о друге.
Я проваливаюсь в темноту.
Потом слышу, как меня окликает мама. Она зовет меня к себе. Я открываю глаза, поднимаюсь и бегу в ее объятия. Простит ли она меня? Надеюсь. Хочу верить в это.
Мы с Эвелин стоим у окна, плечом к плечу, наблюдая за снежной круговертью. Белые хлопья кружатся и оседают на карнизе. В мои руки уже вернулась чувствительность.
Похоже, что наш мир еще не разрушился.
— Я использую радио и войду в контакт с Маркусом, чтобы начать переговоры о мирном соглашении, — говорит Эвелин.
— Я должен сдержать обещание, которое дал, — прикасаюсь к плечу Эвелин.
Она мягко улыбается, а я ощущаю угрызения совести. Я не собирался торговать ее любовью ко мне. Я хотел предоставить ей возможность выбора. Трис права: когда вам приходится выбирать между двумя плохими вариантами развития событий, вы выбираете тот, который сохранит ваших любимых.
Питер скорчился в коридоре, прислонившись спиной к стене. Он смотрит на меня, его темные волосы прилипли ко лбу.
— Ты что, не «перезагрузил» ее? — интересуется он.
— Нет.
— Ясно, тебе не хватило смелости.
— Чушь. Ладно, неважно, — качаю я головой и сжимаю флакон. — Ты еще не передумал?
— Нет.
— Ты мог бы просто постараться измениться, — замечаю я, — и принимать более взвешенные решения.
— Угу, — ворчит он. — Но я не смогу.
Точно. Менять себя трудно, это происходит медленно и, конечно, не за один день, а за длинную их череду. Возможно, источник проблем исчезнет лишь по прошествии времени. Питер боится, что впустую потратит все силы, а в итоге станет хуже, чем сейчас. И я отлично понимаю, что он чувствует. Страх самого себя и есть мой главный кошмар.