Внезапно майор подумал, что происходящее с ним вполне охватывается механизмами «медовой ловушки» — подставой женщины, которая влюбляет в себя объект и получает возможность успешно манипулировать им. От этой мысли его бросило в жар. Нет, не может быть! Не Маша по своей инициативе пришла к нему, не она пригласила на ужин, не она. Хотя она явно форсировала события!
Вампир отпустил мягкую ладонь девушки и убрал ладонь с ее коленки. Он отвернулся к окну и отодвинулся, усилием воли подавляя ненужные эмоции. В атмосфере салона что-то неуловимо изменилось. Только Бурик продолжал насвистывать какую-то знакомую, но сильно перевираемую мелодию.
Комплекс областной психбольницы располагался в семнадцати километрах от Тиходонска. С годами название Кузяевской клиники стало нарицательным, и в обыденную речь тиходонцев прочно вошли двусмысленные обороты типа: «Ему уже давно место в Кузяевке», «По тебе Кузяевка плачет», «Ты что, из Кузяевки вернулся?»
А в разгар борьбы с диссидентами эта шутка имела крайне зловещий оттенок. Потому что все они считались психически больными и без лишней шумихи и судебной волокиты попадали на первый этаж режимного блока, где подвергались лечению без ограничения срока, до «полного выздоровления».
«Волга» заехала на территорию больницы. Когда-то специально закрепленный оперативник КГБ курировал это заведение, в последние годы подобную практику отменили. Нижегородцев слышал много историй, связанных с Кузяевской клиникой, но сам оказался здесь впервые. Настроение почему-то испортилось, в душе шевелились неприятные ощущения. Майор снял очки, энергично растер переносицу и вновь защитил глаза.
— Похоже на тюрьму, — сказала Маша. — Я не знала, что Макс сидел за решеткой.
Слева за глухим, обнесенным колючей проволокой забором виднелись верхние этажи режимного блока. Сейчас здесь остались только проходящие экспертизу подследственные: убийцы, поджигатели, насильники, растлители малолетних.
— Нет, это секция для преступников, — рассеянно ответил Нижегородцев, настраиваясь на предстоящую работу.
«Волга» проехала мимо наркологического отделения к длинному трехэтажному зданию, часть которого занимала кафедра Тиходонского мединститута, а часть — отделение острых психозов. В пристройке, расположенной под прямым углом, располагалась администрация. Машина притормозила у входа.
— Пошли, — Нижегородцев первым покинул салон и даже не подал Маше руки. Бурик остался в машине.
По старой обшарпанной лестнице они поднялись на второй этаж. В отсек администрации дверь была открыта. Вытертая до тканой основы дорожка из красного ковролина, горшки с пожухшими цветами в проволочных подставках, мятые шторы на окнах, стенд с фотографиями лучших врачей — все эти детали говорили о том, что больница по-прежнему находится на госбюджете.
Приемная выглядела по-другому: здесь был сделан евроремонт, стояла хорошая мебель и компьютер. За ним сидела молоденькая девушка в белом халате с ярким макияжем на симпатичной мордашке. Казалось, что все это перенесено в дотируемую психбольницу из преуспевающего банка.
— Майор Нижегородцев, Управление ФСБ. Леонид Порфирьевич у себя? — казенным голосом произнес майор официальную формулу.
Ему даже не пришлось предъявлять удостоверение. Внешний вид и манеры говорили сами за себя. Доложив по селектору о визитерах, девушка вежливо кивнула:
— Пожалуйста, проходите.
— Подождите здесь, Мария Евгеньевна, — кивнул девушке майор и толкнул тяжелую полированную дверь.
Главврач оказался пожилым человеком с наметившимся брюшком и седыми редкими волосами на голове. Белый халат был тщательно отутюжен.
Поскольку оперативные сотрудники ФСБ всегда тщательно готовятся к встречам, майор предварительно изучил досье главврача. Нечаев Леонид Порфирьевич, шестьдесят два года, давно разведен, по оперативной информации, не подтвержденной документально, склонен к гомосексуализму. В свое время охотно содействовал КГБ, впрочем, тогда все с готовностью помогали органам, даже многие из тех, кто сейчас рядится в тогу ярых правозащитников.
— Чем могу быть полезен? — Главврач поднялся и стал по стойке «смирно». Видно, к нему давно не заходили сотрудники контрразведки, и этот визит его насторожил.
По живым голубым глазам майор понял, что когда-то в молодости Нечаев был энергичным и полным сил, но возраст и специфика работы сделали свое дело: сейчас он создавал впечатление утомленного жизнью человека, по инерции дорабатывающего последние годы и опасающегося пенсионного одиночества и ненужности.
Нижегородцев без приглашения прошел к столу и опустился в низкое кресло с широкой спинкой. Нечаев какое-то время продолжал стоять, неловко переминаясь с ноги на ногу, но затем тоже опустился на свое место. Вампир снял темные очки и как можно проникновеннее заглянул в голубые, начавшие выцветать глаза.
— Как обычно. Сведения об одном из пациентов.
— О ком? — Нечаев облизал тонкие пересохшие губы.
— Лапин Сергей Иванович. Находился у вас на обследовании в сентябре девяносто первого. Понимаю, времени уже прошло с тех пор немало, много воды утекло, но вы должны его помнить. К тому же сведения сохранились в архиве…
Нервы у Нечаева были железными. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Действительно помню. В конце девяностых ко мне приходил наш бывший куратор — Ходаков, он расспрашивал о Лапине. Хотя Василий Иванович и пытался уверить меня, что интерес его сугубо частный, но я, извините, ему не поверил. Вы знаете Василия Ивановича Ходакова?
— Не очень близко, — сказал Вампир чистую правду. — Пару раз в год видимся на торжественных собраниях, когда приходят ветераны.
Нечаев оценил его искренность и удовлетворенно кивнул головой.
— И потом появлялся один человек, он представился аспирантом из Москвы, он тоже интересовался Лапиным, но в замаскированной форме. Но подробностей я не помню. Что касается архива, то он сгорел еще осенью девяносто первого. Тогда был большой пожар.
Леонид Порфирьевич отвернулся к окну и принялся рассматривать крупных черных ворон, перелетающих с одного дерева на другое. Ему было неприятно вспоминать те события. Это он дал ключ, а поджигал регистратуру и архив лично Ходаков. Соучастие в преступлении, вот как это называется. Правда, тогда это называлось по-другому: специальная операция. Успели вовремя — через три дня явилась комиссия по расследованию злоупотреблений КГБ, но фактов использования психиатрии в карательных целях обнаружить не удалось. Нашли только пепел. Это было выгодно и главврачу.
— Так что история болезни не сохранилась.
Нечаев замолчал и беспомощно развел руками, как бы говоря: увы, но поделать теперь ничего нельзя.
— А врачи? — не отставал Нижегородцев. — Остались врачи, которые работали в тот период и могут помнить Лапина?
Направленность разговора Нечаеву не нравилась. Когда в прошлом остались неприятные тайны, то лучше, если это прошлое никто не ворошит. Но и врать нельзя, потому что проверить личные дела сотрудников очень легко.