За два года я так и не привыкла к своей собственности. Дом был для меня неиссякаемым источником радости. Слова «иду домой», «дома», «мой дом» приобрели совершенно новый смысл. Даже звучали по-другому!
Я достала из холодильника пакет с молоком, из шкафа — хлеб и любимое абрикосовое варенье и присела к столу, уставившись в пространство. Мысли мои были путаными и бессвязными и сводились к вопросу: «Что же делать?» Допив молоко, я послонялась по дому, включила и выключила телевизор, взяла книгу, начатую накануне, и сразу же отложила. Подошла к окну, прижалась лбом к стеклу. Скрипел, мотаясь на ветру, жестяной фонарь с полумертвой лампочкой, место которому было в краеведческом музее, в отделе «Родной город на рубеже веков»; гнулись тонкие стволы деревьев; крупные капли дождя тяжело плюхались на подоконник. Пустая улица напоминала гротескные театральные декорации…
— Хочешь ввязаться? — возник ниоткуда Каспар.
Я пожала плечами.
— Тебе ее жалко?
— Жалко. Бедная женщина…
— Но не только поэтому? — нудно выпытывал он.
— Не только.
— Чувствуешь себя виноватой?
— А что я могла сделать?
— Ты не ответила!
— Тебе не надоело? Прокурор выискался! Да, я чувствую себя виноватой. Признаю себя виновной. Доволен?
— В чем же?
— Ну… я могла попытаться узнать о ней побольше, расспросить, успокоить, пообещать помощь. Обнять, погладить по головке, наконец!
— Она была в шляпе!
— Образно выражаясь. Отстань, а? Взять за руку, отвести домой… И тогда, может, она осталась бы жива. Иногда достаточно любой мелочи, чтобы человек передумал, — участия, доброго слова…
— Ты действительно веришь, что могла бы помешать ей… умереть?
— Не знаю… Верю? Нет! В том-то и дело, что я не верю, что ей действительно нужна была помощь! Что-то было не так. Все было не так! Рыдания, слезы, отчаянные всхлипывания, кружевной платочек, все как полагается, но словно понарошку, не в жизни, а в кино. Всего с избытком, как в пьесе дилетанта!
— Пытаешься оправдаться? Судя по тому, что она мертва, причина просить о помощи у нее все-таки была.
— Но… в том-то и дело, что она ни о чем не просила!
— Человек звонит, умоляет о встрече, плачет, и… ничего?
— Представь себе! Ничего, ровным счетом. Поднимается и чуть ли не с улыбкой уходит. Обещает перезвонить. Да ты и сам все слышал.
— Но тогда в чем же твоя вина? — развел руками Каспар.
— Ни в чем, наверное.
— Может, просто любопытство? Простое нормальное человеческое любопытство? Желание сунуть нос и разнюхать: что же там случилось на самом деле? Самоубийство или… нет? Может, убийство?
— Нормальное человеческое любопытство! Может, хватит? Я устала и хочу спать. — Я зевнула.
— А может… — продолжал зудеть Каспар.
— Отстань!
— Сейчас! Дослушай, пожалуйста. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Тебе же до смерти хочется … ох, извини, не к ночи будь помянуто! Тебе же очень хочется продемонстрировать замечательную женскую интуицию, о которой говорил следователь. Найти то, чего они не заметили, не поняли и не истолковали как надо. Вставить им фитиль! Ну, признайся! Хочется?
— И в мыслях не было ничего подобного! Не выдумывай!
— Так бы и говорила! — хмыкнул Каспар. — Спокойной ночи, госпожа сыщица!
Утренний мир был чисто вымыт ночным ливнем и высушен легким теплым ветерком. Тучи, освободившись ночью от лишней влаги, превратились в ослепительно-белые облака, парусниками мчащиеся по синему небу. Потоки воды с небес сорвали последние желтые листья с деревьев, теперь их обнаженные ветви выглядели вполне по-весеннему. Если притвориться, что не замечаешь пестрого шуршащего ковра под ногами.
Восемь утра. Радиостанция «Народный маяк» в лице неизменного ведущего Севы Миркина жизнерадостно пожелала своим слушателям доброго утра и, напомнив о прямом эфире, пригласила звонить. Моя любимая передача, между прочим, — вокс попули, так сказать, кладезь глубокой народной мудрости и такой же глупости. Спрашивайте — отвечаем. Слушатели не заставили себя упрашивать. Раздалась первая мелодичная трель… Первая ласточка!
— Нам звонит Светлана Николаевна, — бодро объявил Сева Миркин. — Алло, Светлана Николаевна, говорите, вы уже в эфире.
— Здравствуйте, уважаемая передача! Я давно собиралась позвонить вам… — произнес женский голос и наступила тишина.
— Смелее, Светлана Николаевна, — подбодрил Сева. — Мы вас внимательно слушаем.
— Да, я сейчас… я вот что хочу сказать… — заспешила женщина. — Вот тут вчера один выступатель говорил, что… если… это… — И снова тишина.
— Светлана Николаевна! — позвал Сева. — Где вы? Ау! — Пауза. — Передумала. Ой! У нас следующий звонок! Говорите, вы в эфире!
Я не стала слушать следующего выступателя и отключилась, в очередной раз дав себе слово записывать народные радиоперлы. Сейчас мне было не до того — я обдумывала одну интересную идею. Щелкнула кнопкой кофейника, достала из буфета сахар, намазала хлеб маслом, положила перед собой городской телефонный справочник и уселась завтракать. Жевала хлеб, пила кофе и листала справочник.
Ситниковых в городе было трое. Леонид Максимович назвал Ситникова Александром Павловичем. Вот он, Ситников А. П. Звоним? Единственный А. П., других все равно нет. Эй! Ты где?
Но Каспар молчал, притворяясь глухонемым с девизом: «В дурацких затеях не участвуем!» Чтобы потом сказать: «Ага, я же говорил!»
Длинные гудки… какие-то глухие, хриплые, как из преисподней. Мне вдруг пришло в голову, что я не продумала тактику допроса. С чего начать? Как перейти от простого к сложному и усыпить бдительность? Немедленно положить трубку и прорепетировать хотя бы первую фразу! Поздно! На том конце уже откликнулись.
— Да! — Коротко, напористо, нетерпеливо. Хрип-лый мужской голос. Похоже, не проснулся еще.
— Доброе утро, — начала я.
— Ну! — потребовал голос.
Что «ну», спрашивается?
— Меня зовут Екатерина Васильевна Берест… Мне нужно с вами поговорить, — пролепетала я. Да что это со мной? Хамский тон этого типа вогнал меня в ступор.
— Кто вы такая?
Я вдруг с ужасом подумала, что это может оказаться совсем другой человек, но отступать было некуда…
— Понимаете, так получилось… я виделась с вашей женой три недели назад и…
— Что вам нужно? — перебил он.
Манеры, однако!
— Нам нужно встретиться, я все расскажу при встрече… — Я с отвращением прислушивалась к своему торопливому, какому-то чужому голосу и умоляющим, тоже чужим, интонациям.