Потом я позвонила Галке и доложила, что я в порядке. После чего отправилась на работу. Мне не хватало пенсионера Гавриленко, мне не хватало Петюши, телефонных звонков, клиентов и заснеженного парка за окном. Нелепые письма, детективные игры, неприкаянный одинокий Володя Галкин и грубиян Ситников — все поблекло и отодвинулись.
«Я больше не хочу играть в детектива!» — сказала я себе.
Жизнь на работе была прекрасна и удивительна. Кто-то очень неглупый сказал, что опасность обостряет восприятие окружающей действительности. Звонили и приходили люди. Заглядывали соскучившиеся «охотники» и травили привычные байки. Я старательно шутила, громко смеялась и изо всех сил пыталась заглушить в себе… страх. Да, да, страх! Мне было страшно. И страх этот усиливался с каждой минутой. Предчувствие?
После обеда позвонила Галка. Просто так, узнать, как дела. Мы поболтали о том о сем, потом Галка сказала:
— А хочешь сюрприз?
Я поежилась:
— Не очень.
— Не боись! — подбодрила Галка. — Ну, хочешь?
— Давай. — В голосе моем не было энтузиазма.
— Бери ручку, пиши! — торжествующе приказала Галка.
— Что писать?
— Ручку взяла?
— Взяла.
— Пиши. Проспект Мира, дом шестьдесят, квартира пятьдесят шесть. Записала?
— Записала. Что дальше?
— А почему ты не спросишь, чей это адрес?
— Чей?
— Да актрисы Дианы твоей, Зинаиды Метлицкой!
— Откуда он у тебя?
— Узнала в справочном. Я вдруг подумала: а что, если она не уехала? А просто не хочет нас видеть? Ей же соврать — раз плюнуть. Надо бы навестить на всякий случай. Давай вечерком.
— Но мы же не планировали…
— Подумаешь, делов! Давай запланируем. Ты до какого часа на работе?
— До пяти.
— Ну, значит, в пять и пойдем. Встретимся около выставки, у центрального входа, слева. Идет?
— Ладно, — согласилась я неуверенно. Мне было не по себе.
— Не опаздывай!
В отличие от Галки, часто действующей спонтанно, под впечатлением момента, я долго и нудно обдумывала свои поступки и вечно сомневалась в собственной правоте. Что не мешало мне тем не менее пролетать мимо цели как фанера над Парижем, по выражению Галки. Галка права, Зинаида Метлицкая могла соврать. Значит, нужно захватить ее врасплох и… есть ряд вопросов. Например, почему Елена была уверена, что Алину убили. А отношения Елены с Володей Галкиным? Тоже интересно. А знала ли она о романе Алины и Савика? В письме Зинаиды толку мало. Значит, нужно с ней встретиться. Просто прийти — и все! Без звонка. Свалиться как снег на голову.
В половине пятого позвонила Галка и озабоченно сообщила, что у Ритки тридцать восемь, горит вся, и поход к Зинаиде придется отложить на завтра.
В пять я сдала «Охоту» под охрану, спрятала ключи в сумочку и в нерешительности постояла на улице. Как витязь на распутье. Направо — родной дом с перспективой провести длинный вечер наедине с дурацкими мыслями. Налево — к Зинаиде. Без Галки? Она обидится. Я повернула к дому. Пройдя пару кварталов, остановилась. Постояла. После чего развернулась и пошла к Зинаиде Метлицкой.
Покрутившись около дома и дождавшись молодого человека, который резво защелкал кнопками домофона, я проскользнула за ним вслед.
Третий этаж, пятьдесят шестая квартира. Я протянула руку к звонку и вдруг заметила, что дверь в квартиру приоткрыта. Я замерла и прислушалась. Вдоль хребта словно сквознячком потянуло. Оглянувшись, я осторожно переступила порог и вошла.
Каждая квартира обладает собственной аурой, звуками, шорохами и запахами. Эта квартира, казалось, затаилась. В прихожей было темно, тихо и чуть пахло лавандой. Из-под одной из дверей пробивался свет. Я постучала. Тишина. Слышно было, как где-то капает вода. Равномерный механический звук. Кап-кап-кап…
— Здесь есть кто-нибудь? Извините, пожалуйста, мне нужна Зинаида Метлицкая! — громко проговорила я.
В ответ — по-прежнему тишина. Где-то далеко в подъезде хлопнула дверь, послышались шаги, голоса, смех. Я вздрогнула. Звуки извне, усиленные гулким лестничным эхом, создавали неприятный контраст с тишиной в квартире. Я стояла в пустой прихожей и, затаив дыхание, прислушивалась, пытаясь уловить малейший звук, говорящий о присутствии человека, испытывая желание немедленно убраться, сбежать по лестнице сломя голову, не дожидаясь лифта. Мне казалось, что тишина звенит — тонко, пронзительно, на одной ноте…
Словно черт толкал меня в спину, я сделала шаг, другой, нащупала неверными пальцами круглую стеклянную ручку двери и повернула ее. Дверь мягко подалась. Я по инерции сделала еще шаг и тут же зажмурилась и отшатнулась! Мне показалась, что я попала на сцену театра, под ослепительный свет софитов. Плоская белая комната, лишеная объема, залитая беспощадным светом, напоминала декорации к сюрреалистической пьесе. Под потолком сияла, чуть покачиваясь и ослепительно сверкая хрустальными подвесками, большая люстра. Горели светильники на стенах, торшер в углу, лампа на журнальном столике.
Белая мебель. Пол, белый из-за рассыпанных листов бумаги. Одуряющий аромат белых лилий в высокой вазе на полу. И в центре мизансцены — неподвижная большая кукла — женщина, лежащая на тахте. Белый полупрозрачный пеньюар закрывает ее всю до маленьких ступней. Руки сложены на груди. Легкомысленная соломенная шляпка, украшенная розовым бантом, закрывает лицо. Симметрию нарушает лежащая на полу красная атласная туфелька на высоком каблуке — то ли случайно упала, то ли замысел художника.
Я стояла на пороге комнаты, завороженная потусторонним зрелищем, и чувствовала, как накатывает мутная тошнотворная волна ужаса. В комнате было жарко от горящих ламп. Как автомат, на негнущихся ногах я подошла к лежащей женщине и осторожно приподняла край шляпки в безумной надежде, что это игра, притворство, репетиция новой пьесы… что угодно, только не кошмарная действительность, и лежащая сейчас рассмеется мне в лицо…
И тут же я вскрикнула и отдернула руку, увидев мертвые глаза, уставившиеся в потолок, и черную полосу на шее. Шляпка с розовым бантом упала обратно и закрыла страшное лицо…
Я попятилась. Вдруг… легким сквознячком потянуло… словно неприкаянная душа встрепенулась, жалуясь и прощаясь… Взметнулись белые листки на полу… Белый гипюр на окне, издав сухой скребущий звук, вспучился громадным пузырем и, вопреки законам тяготения, застыл на долгий миг в воздухе, а затем начал медленно оседать…
Слабый металлический щелчок закрывшейся двери донесся из прихожей… Улетела…
Я зажимаю рот руками, удерживая рвущийся вопль ужаса, и бросаюсь вон из комнаты. В коридоре я открываю дверь, одну, другую… Едва успеваю вбежать в ванную, как меня начинает выворачивать наизнанку. Тело сотрясается, словно в конвульсиях, из глаз катятся слезы, резкая боль в горле мешает дышать… Потом я долго умываюсь холодной водой, не замечая, что вода затекает в рукава и за ворот свитера. Стаскиваю с вешалки полотенце и, усевшись на край ванны, прижимаю его к горлу. Я не помню, как долго просидела так, уставившись в шахматный черно-белый пол, без единой мысли в голове.