– Ты же мать! Ты выносила ребенка, родила…

– И что с того?

– А то! Ты же знаешь, как он любит твоего мальчика. Титус любит твоего сына Томаса.

Роза загасила сигарету. Во рту остался резкий горький привкус.

– Он часто говорил о Томасе, о том, какой он одаренный. Невероятно одаренный. Это его слова. Он даже купил ему гитару.

– Я знаю.

– Ты можешь гордиться своим сыном. Гордиться тем, что ты мать такого чудесного парня. Да и он, думаю, тобой гордится.

– К чему ты ведешь?

Ингрид понизила голос:

– Здесь слишком долго стояла тишина. Просто хочу поговорить.

– Не впутывай моего сына.

– Где он?

– Я сказала, не впутывай его!

– Прости.

Роза перелистнула страницу. Затем спросила:

– А у тебя нет детей? Или есть?

Ингрид неподвижно стояла в столбе света.

– Не получилось.

– Почему?

– Наверное, не суждено.

– У тебя отличное тело для деторождения. Широкие бедра и все такое.

– Этого недостаточно.

– Вот я слишком худая. Слишком узкий таз. И все равно получилось.

– Тебе следует радоваться этому. Я переживала, что у меня нет ребенка. Самая большая печаль в моей жизни.

– Но дети – это не всё.

– Я знаю столько песенок. С детства знаю. Мечтала петь их своим детям. И сказки рассказывать.

– У тебя проблемы с физиологией? Ты обследовалась?

– Нет.

– А почему?

– Да все откладывала.

– Но у тебя же были еще мужчины? Вряд ли Титус первый?

– Не все мужчины годятся на роль отца. Уж ты-то, наверное, знаешь.

Ей следовало разозлиться. Но Роза лишь рассмеялась. Внутри созревала какая-то мягкость.

– Тут ты права. Ну так что, будешь подписывать?

– Нет, не могу.

– Тебе решать.

– Пожалуйста, неужели ты не видишь, что так не может продолжаться?

– Не может, значит?

До этого Ингрид говорила спокойно и взвешенно. А тут расплакалась.

– Как думаешь, что скажет Титус, когда узнает о том, что здесь происходило? Он же тебя возненавидит, будет презирать. Неужели тебе не хочется, чтобы у него сохранились в сердце добрые воспоминания? Я знаю, они живы. Он очень тепло к тебе относится, Роза, уважает и даже… пожалуй, любит. Он невероятно переживает из-за того, что заставил тебя страдать. Мы оба переживаем. Я могу снова и снова это повторить. Я могу без конца молить тебя – прости, прости нас, к ногам твоим припасть готова. Прости нас, мы не хотели сделать тебе больно.

Роза сунула в зубы новую сигарету, но курить не хотелось. Рука, держащая спичку, дрожала.

– Ну как видишь, ты на пределе, – сказала она. – Долго ты не выдержишь.

Посидела, прислушиваясь. Читала рукопись, страницу за страницей. Налила себе еще кампари, выпила. Титус обычно добавлял в вино лед. Однажды провел кубиком льда вокруг ее сосков, скользнул ниже. Капельки скатывались в пупок, она вся трепетала. Они оба видели, как Микки Рурк ласкает кубиком льда Ким Бейсингер в том фильме, «Девять с половиной недель». Почувствовала, как от воспоминания перехватило дыхание. Встала, подошла к окну. Прижала пальцы к лону. Она вновь очутилась на колышащемся матрасе, его лицо так близко, его руки, его запах. Притянул ее к себе, обнаженный, провел по пояснице, по ягодицам…

И вдруг. Вопль. Дикий, пронзительный, полный страха. И визг.

– Роза! Роза! Сюда!

Ингрид

Она надеялась, что ей удалось достучаться до Розы, пробраться в ту темноту, где Роза увязла. Думала, что убедит ее.

Ошибалась.

Ингрид вернулась на кровать. Люк оставался открыт, Роза не захлопнула его, а значит, есть шанс, это добрый знак. К тому же они могли разговаривать. Ингрид лежала, впитывая в себя свет. Если удастся отсюда выбраться, никогда больше не будет в ее жизни темноты, никогда! Даже засыпать будет при свете. Свет! Вспомнились кабинки с лампами дневного света, установленные на площади Сергельсторг. Утверждалось, что четверть часа в кабинке улучшает гормональный баланс и предотвращает депрессию. Однажды в декабре она сходила на площадь, окунулась в эту абсолютную чистоту. Словно нырнула в снег, только теплый. А потом и вправду ощутила душевный подъем. А может, просто внушила себе?

Пахло сигаретами. В начале их знакомства Титус курил. Пачку в день, не меньше. Сама Ингрид давно бросила, ей удалось уговорить и мужа отказаться от табака. Ее охватывал страх при мысли, что он может заболеть раком легких.

– Роза, ты знаешь, что курение опасно для жизни?

Нет. Вслух она ничего не произнесла.

– Знаешь, что у меня была соседка на Рингвеген, дымила как матрос с четырнадцати лет. На следующий день после шестидесятилетия у нее нашли в легком опухоль. С лесной орех. Небольшая, казалось бы, но ей хватило. Я встречала ее у подъезда, когда она ждала социальное такси. Пробовали лучевую терапию. Она умерла. Я была на похоронах, отпевали в церкви Бромма, ты никогда там не бывала?

Собор очень древний, двенадцатый век. Его еще называют Круглый собор. Мне кажется, к северу еще сохранились подобные постройки, в Сольне и Мунсе.

Говорить, болтать, тихий нескончаемый монолог. Все, что приходит в голову. Докричаться до Розы, завязать диалог. Нет, опасно, опасно, можно все испортить. Крышка люка захлопнется, и ее засосет темнота. Нет!

Но если бы она решилась, то продолжила бы:

– Расскажи о себе, Роза. О родителях. Кто они, живы ли, здесь ли они или в Стокгольме? Какие у вас были отношения в семье? Они любили друг друга? А знаешь, я родом из Смоланда, да ты, наверное, догадалась, я очень старалась избавиться от йонче-пингского говорка, но время от времени все равно проскальзывает. Но недавно он мне даже стал нравиться. Такой привычный, домашний. А у тебя был выговор? Думаю, вряд ли. Поговори со мной немножко, и я пойму. Пожалуйста, выйди на кухню. Ты так далеко, мне невмоготу одной. Ты работаешь, да? А чем занимаешься? Разве можно заработать на жизнь вычиткой корректуры? В «Бруи» ты больше не работаешь, но я знаю, что вы с Анние… Она мне всегда нравилась, эта Анние. Чудесно, что снова научилась радоваться жизни. Она была такая печальная. После того как пропала Верит, ее коллега. А вы встречались? Я имею в виду Верит. Верит Асарсон. Наверняка встречались… какой она была? Давняя история… лет десять, кажется, прошло? Подумать только, в конце концов все объяснилось. Ее нашли… точнее, нашли то, что от нее осталось. А теперь и я пропала…

Неужто с ней будет так же? Неужто ее не найдут? Утечет много лет, пока кто-то откроет люк? Нет, Ингрид, опять эти упаднические мысли, думай позитивно, ты же знаешь, иначе Титус рассердится, он всегда требовал, чтобы ты думала позитивно, чтобы думать о дурном, большого ума не надо, плохие мысли не порождают полезной энергии, ты должна думать позитивно, ты сможешь, в мире нет ничего невозможного.