— Юлия, — тихо произнесла Нина, склонилась над подругой и отвела волосы с ее лица. Глаза Юлии были широко распахнуты. Лицо покрыто бледными пятнами запекшейся крови. Из угла рта к полу стекала струйка вязкой слюны.
«Господи, она умерла, она умерла, и я не смогла спасти ее. Прости меня!»
Женщина захрипела, дернулась и резко вдохнула. Желудок ее снова сократился.
— Юлия! — громко проговорила на этот раз Нина. — Юлия, ты ранена?
Женщина несколько раз судорожно отрыгнула воздух, а потом снова без сил повалилась на пол.
— Юлия, — сказала Нина, кладя руку на плечо подруги. — Юлия, это я. Что случилось? Ты ранена?
Она посадила Юлию и прислонила ее спиной к ванне.
— 16–17, — прозвучал в наушнике голос оператора. — Еще раз повторяю: есть ли в квартире еще раненые? Прием.
Юлия закрыла глаза, голова ее безвольно откинулась назад, упершись затылком в эмалированный край ванны. Нина подхватила голову Юлии и одновременно пощупала пульс. Сердце билось очень часто.
— Пострадавших двое. Один, по-моему, мертв. Прием.
Она отключила рацию.
— Андерссон! — позвала она, слегка повернув голову. — Обыщите квартиру. Обшарьте каждый дюйм. Где-то здесь должен быть четырехлетний ребенок.
Юлия шевельнула губами, и Нина вытерла рвоту с ее подбородка.
— Что ты сказала? — прошептала Нина. — Юлия, ты хочешь что-то сказать?
Нина осмотрелась, чтобы удостовериться, что в ванной нет оружия.
— Нам выставить оцепление? — спросил из прихожей Андерссон.
— Оцепите лестницу, — ответила Нина. — Сюда едут судмедэксперты и люди из криминальной полиции. Начинайте опрашивать соседей. Начните с Эрландссона, потом опросите соседей на этаже. Постарайтесь узнать, кто разносит газеты. Может быть, он что-то видел. Вы осмотрели комнаты?
— Да, мы даже залезли в духовку.
— Никаких следов мальчика?
Андерссон в нерешительности потоптался в двери.
— Тебе что-то непонятно? — спросила Нина.
Коллега продолжал переминаться с ноги на ногу.
— Думаю, что совсем неправильно, что ты занимаешься расследованием этого дела, — сказал он, — учитывая, что…
— Но я уже здесь и получила это задание, — резко парировала она. — Выставляй оцепление.
— Хорошо, хорошо, — ответил Андерссон и вывалился из квартиры.
Губы Юлии беспрестанно шевелились, но она была не в состоянии что-нибудь произнести. Нина продолжала левой рукой поддерживать ее голову.
— Сейчас приедет скорая помощь, — сказала Нина, свободной рукой ощупывая тело подруги под футболкой.
Ни ран, ни даже царапин. Оружия при ней тоже нет.
В отдалении послышался вой сирен, и Нину охватила паника.
— Юлия! — громко крикнула Нина, ударив ладонью по щеке Юлии. — Юлия, что случилось? Скажи мне!
На мгновение глаза Юлии стали осмысленными.
— Александр, — прошептала она.
Нина склонилась к лицу Юлии.
— Что с Александром?
— Она его забрала, — выдохнула Юлия. — Та, другая женщина забрала Александра.
Сказав это, Юлия потеряла сознание.
Когда Юлию Линдхольм выносили на носилках из квартиры в Сёдермальме, где она проживала с мужем, Анника Бенгтзон ехала в такси к центру Стокгольма. Когда в районе Рослагстюлля машина пересекла городскую черту, над горизонтом встало солнце, окрасив алым цветом крыши домов. От этого контраста с темными пустыми улицами у Анники стало резать в глазах.
Водитель внимательно посмотрел на нее в зеркало заднего вида, но она притворилась, что не заметила этого.
— Так ты знаешь, как начался пожар? — спросил он.
— Я же сказала тебе, что не хочу разговаривать, — ответила Анника, глядя на мелькавшие в окне дома.
Ее дом только что сгорел дотла. Кто-то бросил в окна три бутылки с зажигательной смесью, одну на нижнюю лестничную площадку, а потом по одной в каждую из детских комнат. Она смогла спустить обоих детей из окна своей спальни на простынях, а теперь крепко прижимает их к себе на заднем сиденье машины, прикрыв руками, словно крыльями. И она, и дети пропахли дымом. Васильковая блузка Анники была вымазана сажей.
«Я приношу с собой смерть и несчастья. Все, кого я люблю, умирают».
«Прекрати, — приказала она себе, до боли прикусив губу. — В конце концов, ты справилась. Главное — сосредоточиться и действовать».
— Обычно я никого не вожу в кредит, — угрюмо произнес водитель, остановившись перед красным сигналом светофора.
Анника закрыла глаза.
Полгода назад она узнала, что у ее мужа Томаса роман с сотрудницей, ледяной блондинкой по имени София Гренборг. Анника положила конец этому роману, но ничего не сказала Томасу. Она не сказала ему, что все знает.
Вчера он узнал об этом.
«Ты лгала, притворялась и водила меня за нос несколько месяцев, — орал он, — и ты вообще все так делаешь! Ты сама решаешь, как должен выглядеть этот мир, и всякий, кто не согласен с тобой, идиот».
— Это неправда, — прошептала она, чувствуя, что сейчас разрыдается прямо в такси.
«Она хотела, чтобы мы встретились, вот я и еду к ней».
Глаза жгло, словно огнем. Анника широко открыла их, чтобы они не переполнились слезами. Каменные фасады домов, сияя, горели на утреннем солнце.
«Если ты сейчас уйдешь, то уже никогда не вернешься».
Он устремил на нее незнакомый, странный взгляд прищуренных, покрасневших, страшных, мертвых глаз.
«Хорошо».
Она смотрела, как он идет по паркету к выходу, как берет с пола портфель, открывает дверь и исчезает в сером тумане. Он вышел, не оглянувшись, и дверь захлопнулась за ним.
Он оставил ее, и в ту же ночь кто-то бросил в дом три бутылки с зажигательной смесью. Кто-то попытался убить ее и детей, но его не было рядом, чтобы спасти их, и ей пришлось выбираться одной. Она прекрасно знала, кто бросил эти бутылки. Сосед напротив — тот самый, кто уничтожил ее клумбу, изрыл колесами машины лужайку и делал все, чтобы избавиться от нее. Да, это сделал он — Вильгельм Гопкинс, председатель ассоциации владельцев вилл.
Она теснее прижала к себе детей.
«Ты расплатишься за это, ублюдок».
Она попыталась позвонить Томасу, но его сотовый телефон был выключен.
Он не хочет, чтобы она ему звонила, не желает, чтобы ему мешали. Да она и сама прекрасно знала, чем он сейчас занят.
Она не стала оставлять сообщение, просто подышала в его новую, свободную жизнь, а потом отключилась. С него довольно.