— Я хочу с тобой поговорить, для меня это очень важно.
Анника закрыла глаза, не испытывая ничего, кроме бессильной злобы. Она затопила все ее существо, прорвав плотины, возведенные против всех обрушившихся на нее упреков и оскорблений.
— Знаешь что, — сказала она, — мне абсолютно все равно, что для тебя важно. Мне наплевать на это, если честно.
— Я тебя понимаю, Анника, именно поэтому хочу с тобой поговорить.
— Уходи, — отрезала Анника и принялась искать в кармане ключи.
— Если ты дашь мне хотя бы шанс объясниться…
У Анники в голове что-то щелкнуло. Она резко обернулась и оттолкнула Анну здоровой рукой.
— Проваливай ко всем чертям! — заорала она. — Чтоб ты сдохла, паразитка!
Она каким-то образом ухитрилась открыть входную дверь и захлопнуть ее за собой. Взбежала вверх по лестнице, не включив в подъезде свет. Остановилась у двери своей квартиры и прислушалась. Внизу было тихо. Пахло темнотой и пылью.
Она отперла дверь квартиры и вошла в гостиную, не включив свет. Это уже вошло у нее в привычку. Она стояла на дощатом полу и ждала, когда с плеч спадут дневные заботы.
В темноте и тишине было что-то умиротворяющее. Анника воспринимала покой как что-то мягкое и темное. Сама по себе темнота никогда ее не пугала. Напротив, темнота прячет и позволяет искать новые пути.
Разрывая тишину, зазвонил телефон.
Она наклонилась к матрацу, который с утра так и лежал незастеленный, и некоторое время колебалась — брать или не брать трубку. Потом она все же ответила.
Звонил Томас.
— Прости, что звоню так поздно, но тут небольшие неприятности.
«На этот раз трезвый и звонит из дома».
Она села у окна и стала смотреть на темное небо между крышами.
— Какие неприятности?
— Эллен немного приболела, поэтому завтра я буду работать дома, но проблема не в этом. Завтра вечером нам надо уйти. У матери Софии день рождения, и мы заказали билеты в оперу. Я не могу оставить детей одних, а сиделка только что позвонила и сказала, что тоже заболела, а ты говорила… короче, ты не сможешь побыть с детьми завтра вечером?..
Он произнес эту длинную тираду на одном дыхании.
«Говорит доброжелательно, и, кажется, он в отчаянии».
— Что с Эллен?
— Она заболела, поднялась температура. Но у нее всегда так, когда она заболевает, да?
— Что-нибудь серьезное? Ты говорил с врачом?
— Нет, нет, ничего серьезного, но мне не хочется ее никуда везти. Может быть, ты придешь?
«Придешь? Куда?»
— Сюда, на Грев-Турегатан. Тогда Эллен не придется уезжать из ее комнаты.
«Из ее комнаты? Ее комната здесь, с розовым пуховым одеяльцем!»
— Может быть, лучше привезти их сюда? — спросила Анника.
— Ну, это же моя неделя, а у Эллен температура…
«Е…ливая сучка София Гренборг начинает уставать.
Она хочет переложить на меня все обязанности, чтобы снять Томаса с крючка».
— Хорошо, — спокойно сказала она. — Я приеду. В котором часу?
Он назвал ей адрес, время и положил трубку, оставив Аннику с ощущением горечи очередного поражения.
«Лучше бы ты был пьян от желания видеть меня. Лучше бы ты позвонил пьяным из бара!»
Она вдруг поняла, что ее сейчас вырвет. Она уже собралась идти в туалет, чтобы вставить два пальца в рот, но в этот момент зазвонил телефон.
— Да заткнись же ты, наконец! — заорала на него Анника, швырнув аппарат на пол. Трубка слетела с рычага и проскакала по доскам, насколько хватило шнура. Анника прикрыла ладонью глаза, стараясь не поддаться панике.
— Алло? Алло? — надрывался в трубке женский голос.
«Это Анна. Сейчас я пойду на Артиллерийскую улицу и придушу эту гадину».
Она наклонилась, нащупала на полу телефон, прижала руку к груди и взяла трубку.
— Алло? — сказала она спокойно и негромко.
— Алло? — переспросил высокий женский голос. — Это Анника Бенгтзон?
— Да, — прошептала в ответ Анника, — это я.
— Это Юлия Линдхольм. Мне сказали, что ты звонила и хочешь меня навестить.
Анника встала, стараясь успокоить рвущееся из груди дыхание.
— Да, — произнесла она наконец, — это правда.
— Я родила тогда мальчика, — сказала Юлия. — А ты?
Анника закрыла глаза.
— Девочку. Ее зовут Эллен.
— Она живет с тобой?
Анника вгляделась в темноту квартиры.
— Не всегда, — ответила она. — Мы с мужем разводимся.
— Это унизительно.
— Да, пожалуй… — Анника откашлялась и попыталась собраться. — Я продолжаю работать в «Квельспрессен». Я знаю, что завтра огласят твой приговор, но, каким бы он ни был, я все равно уверена, что не ты убийца. Об этом я и хочу с тобой поговорить.
В трубке повисло молчание.
— Почему ты думаешь, что я невиновна?
— Это долгая история. Я буду рада, если ты захочешь ее выслушать.
— Ты можешь приехать ко мне завтра рано утром. Мне разрешены свидания с восьми часов утра.
— Я приеду, — пообещала Анника.
Анна Снапхане свернула на Вестерлонггатан и остановилась возле дома тридцать. Подняв голову, она заметила свет в некоторых окнах второго этажа. Наверное, Анника в одной из этих освещенных комнат, ведь она живет в этом доме.
«Наверное, она уже встала, Анника всегда была ранней пташкой».
Мимо этого дома она ходила всю осень, каждый день, с тех пор, как арендовала кабинет пополам с независимыми журналистами на Немецкой улице. Она каждый день останавливалась возле этого здания и каждый раз смотрела на окна второго этажа, думая, что будет, если она возьмет и постучит в дверь. Она искренне скучала по Аннике. Каждый раз, когда ей не удавалась какая-нибудь статья или не получалось найти нужного для интервью человека, она силой заставляла себя не звонить Аннике. Анника всегда находила нужного человека, и Анна до сих пор так и не поняла, как это удавалось ее подруге. Особенно же ей не хватало Анники, когда жизнь давала трещину, когда ее бросали мужчины. У Анники всегда были и кофе и шоколад; могла она порадовать Анну и парой новых сапог.
Осенью дела с лекциями пошли туго, новых заказов не было, и агентство мало-помалу перестало к ней обращаться. Но это было даже хорошо. Ей требовалось время, чтобы хорошенько обдумать свое положение. Стремление светиться в средствах массовой информации, стать знаменитостью, было поверхностным, теперь она пыталась найти какие-то внутренние, подлинные ценности. Пыталась стать достойным человеком. Она хотела теперь жить честно, но для того, чтобы так жить, надо было общаться с людьми, которые изматывали ее, высасывали из нее все соки, надоедали и раздражали своим вечным недовольством.