— Две инвестиционные компании. Ими обеими владела Лена Ивонна Нордин. Одной вместе с Давидом Линдхольмом, другой — с Филиппом Андерссоном. Это имя тебе что-нибудь говорит — Лена Ивонна Нордин?
Нина Хофман замолчала, часто дыша в трубку, потом высморкалась.
— Нет, ничего.
— Есть и другие женщины… Я составила список имен и номера удостоверений личности. Ты не можешь найти их фотографии в национальном полицейском реестре?
— Зачем?
— Думаю, что женщина в квартире Линдхольмов одна из них. Я не могу получить фотографии паспорта, это сейчас запрещено…
Она слышала дыхание Нины в трубке.
— Зачем тебе нужны их фотографии?
— Юлия думает, что сможет узнать женщину, которая увела Александра.
Нина застонала.
— Так ты хочешь показать эти фотографии Юлии?
— Конечно.
— Я не могу этого сделать, — сказала Нина. — Я ничем не смогу тебе помочь.
— Нет, сможешь! — твердо произнесла Анника. — Ты должна будешь всего лишь их запросить!
— Я не хочу в это впутываться…
— Прекрати это! — крикнула Анника, жалея о своей грубости. — Я сейчас пришлю список на адрес вашего участка.
— Нет, — испугалась Нина. — Только не это. Мои коллеги не должны ничего знать.
— Ну, тогда письмо? Хочешь, я пошлю список тебе домой или на твой адрес в участке?
— Да, я сегодня дежурю, если ты хочешь послать по почте и лично…
— Я сейчас же пошлю его тебе с курьером.
Анника закончила вызов и посмотрела на часы.
Пора домой.
Она положила ноутбук в сумку, список — в конверт и позвонила в секретариат, чтобы договориться насчет курьера.
В квартире творился страшный хаос. Когда Томас забирал детей, Анника переставала убирать постель. Она бросила сумку на пол в прихожей и смотрела на разгром в гостиной.
Так как она жила в неотремонтированном кабинете, никаких шкафов в комнате не было и всю одежду, постельное белье и полотенца она складывала в стопки вдоль одной из стен.
«Мне надо привести в порядок мою жизнь, и начну я с дома».
Она вздохнула, повесила на плечики куртку и закатала рукава.
Двенадцать имен. Всего двенадцать фотографий придется найти Нине.
Жена Стивенса, жена Свенссона, жена и дочери Хенке. Четыре женщины из совета директоров ресторанной компании, жена Бертиля Оскара Хольмгрена и женщина из инвестиционных компаний.
Всего двенадцать.
Она принялась лихорадочно собирать белье с пола и запихивать его в корзину для грязного белья, когда зазвонил телефон.
— Алло, — сердито произнесла она в трубку, бросив на пол грязную простыню.
— Здравствуй, я хочу дозвониться до Томаса Самуэльссона, — произнес низкий мужской голос с отчетливым стокгольмским выговором.
— В самом деле? — спросила Анника, подбоченившись здоровой рукой. — По этому номеру он не проживает.
— Ты не знаешь, как мне до него дозвониться?
— Сделай то, что делают все: позвони ему на мобильный.
— Я пробовал, но мобильный телефон выключен. У тебя нет его нового домашнего телефона?
Анника перевела дыхание и резко и отчетливо произнесла:
— Он переехал к своей любовнице. Можешь попытаться позвонить ей.
— Вот черт, — сказал мужчина, и, к раздражению Анники, она поняла, что его это позабавило. — Но у любовницы, наверное, есть телефон?
— Что мне ему передать? Кто звонил? — спросила Анника, удивляясь враждебности своего тона.
— Меня зовут Джимми Халениус, я звоню из министерства. Это Анника?
Анника выпрямила спину.
Джимми Халениус, статс-секретарь, босс Томаса и правая рука министра.
— Да, — ответила она, — это я.
— Спасибо за тот обед, я должен был поблагодарить за него, хотя это и происходило давно.
Да, они когда-то встречались на том роковом обеде, который они с Томасом устроили на вилле в Юрсхольме за несколько дней до пожара.
— Спасибо, — сухо произнесла Анника.
«Это правильный ответ? Разве так надо отвечать на благодарность за гостеприимство? Надо перечитать книгу Магдалены Риббинг об этикете».
— Я прочитал служебную записку Томаса, которую он прислал мне на электронную почту, и мне надо немедленно с ним связаться. Ты можешь отправить ему сообщение?
— Зачем? — спросила она. — Что за срочность?
Собеседник умолк. Его добродушно-насмешливый тон заставил Аннику ждать сального или сексистского ответа, чего-то вроде: не стоит тебе забивать этим свою хорошенькую головку или что-нибудь подобное. Но Халениус ничего такого не сказал.
— Я оставил ему сообщение на голосовой почте, но он мне не ответил, — произнес он почти жалобно.
Анника тяжело вздохнула.
— Он сегодня работал дома, потому что заболела Эллен. Вечером я его увижу, потому что сижу с детьми. Он с Софией идет в оперу…
Анника замолчала, прикусив язык. Зачем она рассказывает все это Джимми Халениусу?
— Попроси его мне позвонить, — сказал он.
— Ибо в противном случае я прочитаю об этом завтра во всех утренних газетах? — выпалила она, не в силах удержаться. «Зачем я это говорю?»
Но статс-секретарь в ответ лишь коротко рассмеялся.
— Ну да, что-то в этом роде, — сказал он и положил трубку.
Анника несколько секунд стояла посреди комнаты с трубкой в руке.
Томас, очевидно, ничего не сказал на работе о своем разводе. Да, собственно, зачем бы он стал это делать?
Она положила трубку на базу и собрала остальное белье. Последней вещью в стопке была голубая кофточка, которую Томас подарил ей на прошлое Рождество, единственная уцелевшая вещь из прошлой жизни. Эта кофточка была на ней, когда горел дом. Анника хотела надеть ее сегодня, чтобы восстановить связь времен, чтобы соединить личность, какой она была тогда, с личностью, которой стала теперь. Она знала, кроме того, что нравилась Томасу в этой кофточке. Низкий вырез и украшения подчеркивали ее женственность. Кофточка была, правда, не в ее вкусе, но Аннике нравился ее васильковый цвет.
Она смяла кофточку и бросила в корзину, сдерживая слезы. «Какая мне разница, что он думает?»
Дом цвета меда, тяжелая лепнина, просвинцованные стекла окон в глубоких амбразурах. Это было солидное вложение денег семейства Гренборг.
Анника стояла в темноте на противоположной стороне улицы, глядя на этаж под крышей, на яркий свет, лившийся из косых слуховых окон.