Он взмахнул цилиндром, и из раструба вырвался шлейф ярких бабочек. Они закружились над головой; Теодор щелкнул пальцами, и бабочки осыпались облачком конфетти. Толпа взревела от восторга. Теодор поклонился. Между пальцев вспыхивали крошечные искорки, словно его окутало мощнейшее электрическое поле. Теодор достал изо рта яйцо, показал его зрителям и раздавил в кулаке. Когда он разжал ладонь, на палец прыгнула желтая канарейка.
– А сейчас номер, которого мы все так ждем! Великолепный Теодор и полет на Солнце! – загремел шпрехшталмейстер.
В центре манежа возникла пузатая пушка, сверкающая медью. Короткий ствол целился в застывший обруч солнца. Из дула торчал плотно обмотанный корабельным канатом толстяк в колпаке с помпоном – виднелись только голова и плечи. Багровая лысина потно блестела. Толстяк замычал, и на Теодора повеяло бумажной пылью – будто он вновь оказался в офисе, погребенный под квитанциями и счетами. Он рефлекторно сорвал с головы цилиндр и поклонился.
– Извините, господин директор, – прошептал он, – что вы здесь делаете?
Банкир снова застонал. Его рот был заткнут жонглерским мячиком. Теодор бочком подскочил к пушке, торопясь вытащить кляп, и остановился, счастливо улыбаясь: на арену гимнастическим шагом вылетела Алиса. В ее руке шипел и трещал огромный бенгальский огонь. Алиса изящно раскланялась и протянула его Теодору. Тот недоуменно принял свечу. Присмотрелся к пушке – из нее торчал бикфордов шнур. Банкир закричал сквозь кляп; щеки стали сизыми от напряжения, глаза безумно ворочались. В глазах Алисы мелькнуло нетерпение.
– Ты же всегда мечтал это сделать, – шепнула она.
– Я… – замялся Теодор. Разве этого он хотел?
– Чего ты ждешь? Твои мечты перед тобой – протяни руку и возьми. В моем цирке все по высшему разряду!
– Но это же живой человек!
– Такая маленькая цена! Посмотри на эту жирную рожу – кто он такой? Мешок, набитый деньгами. Пустышка. Тень.
Алиса обняла Теодора за шею.
– Теперь все будет хорошо! – зашептала она ему на ухо. – Навсегда! Целый мир лежит перед нами…
Из толпы вышла белая собака в гофрированном воротнике.
– Дайте монетку, монетку для глаз! Алиса подтолкнула Теодора к пушке.
– Твой ход! Сделай же это! Ради меня…
Теодор шагнул вперед. Рука застыла над фитилем. Бенгальский огонь разгорелся ярче, колючие искры щипали кожу. Теодор взглянул на дрожащее лицо банкира. По щекам толстяка катились слезы. Он умоляюще затряс головой.
– Монетку для глаз…
Нет, не тень, не пустышка?
Теодор повернулся к публике. Копперфилд как-то заставил исчезнуть товарный поезд – а кто такой Копперфилд по сравнению с ним?
– Номер называется «Исчезающие предметы», – голос не дрожал. – Сейчас на ваших глазах исчезнет…
Он выдержал драматическую паузу.
– Мешок с деньгами! – ухнула толпа.
– Цирк!
Слон угрожающе затрубил. Элиас вскочил на ноги. От элегантного шпрехшталмейстера не осталось и следа – на спине слона дергался скелет.
– Не смей! – завизжала Алиса.
– Дайте монетку…
Теодор печально улыбнулся и взмахнул плащом. Мир исчез за всплеском красной ткани. Теодор поднял цилиндр, накрыл его полой, и стало тихо. Ни криков, ни аплодисментов, ни рева животных… Слыша лишь глухие удары собственного сердца, Теодор сдернул с цилиндра покрывало плаща. Шляпа была пуста.
Теодор огляделся. Не осталось ни чудовищного шпрехшталмейстера, ни Просперо с его тиграми, ни говорящей собаки, ни Алисы. Вокруг стояли растерянные люди. Обычные клерки, зачем-то вырядившиеся в карнавальные костюмы.
Луна дернулась, и небо перечертил тонкий серп солнца.
– Смотрите, затмение! – крикнул кто-то, и ему ответили возгласы удивления.
Теодор повертел в руках цилиндр, грустно усмехнулся и надел на голову. Повернулся к хлюпающему носом директору банка, присел на корточки и принялся снимать тугие веревки.
– Господин Теодор! – раздалось за спиной. – Господин Теодор!
Он обернулся. К нему, шатаясь, шла Агата – красное трико болталось нелепыми складками. Теодор освободил руки банкира, поднялся и шагнул навстречу. Агата остановилась и неодобрительно оглядела Теодора с ног до головы.
– Вам не кажется, что красный фрак – это немного эксцентрично? – спросила она и разрыдалась. Теодор обнял ее за острые плечи.
– Пойдемте домой, Агата, – устало сказал он. – Пойдемте домой. Вам надо выпить успокоительных капель.
Он взял ее под руку и поправил цилиндр.
Гамулин пил второй день – вдумчиво и с расстановкой. В местном баре обнаружился неплохой выбор травяных настоек, и Гамулин, не повторяясь, изучал их по очереди. Он ненавидел пиво и вино, любой напиток малой крепости был для него стыдным – а тут наступило раздолье. Тминная настойка, настойка черешневая и липовая, а также водка укропная и водка, настоянная на белом хрене, перемещались из-за спины бармена на стойку.
Стаканы были разноцветны: зелёный – в тон укропной, красный – для черешневой, желтоватый – для тминной… Остальные он не помнил.
Съёмочная группа выбирала натуру – уже неделю они колесили по Центральной Европе, готовясь к съемкам фильма о Великом Композиторе. Здесь, в городе, где родился Композитор, их и застали дожди. В небе распахнулись шлюзы, и вода ровным потоком полилась на землю.
Машина буксовала в местной грязи, похожей на родной чернозём, съёмочный фургон сломался по дороге, а шофёр пропал в недрах местного автосервиса. В довершение ко всему вся киноплёнка оказалось испорчена – из бобин потекла мутная пластиковая жижа, будто туда залили кислоты.
Теперь Гамулин второй день ждал режиссера в гостинице.
Композитор строго смотрел на него со стены, держа в руках волынку. Или не волынку – что это был за инструмент, Гамулин никак не мог понять. Могло показаться, что на картине не знаменитый Композитор, а продавец музыкального магазина – за его спиной висели скрипки, стояло странное сооружение, похожее на гигантский клавесин, и горели органные трубы.
У Гамулина тоже горели трубы – медленным алхимическим огнём. Он давно приметил мутную бутыль с высокомолекулярным (слово напоминало тест на трезвость) соединением и упросил хозяйку откупорить. Виноградная водка огненным ручьём сбежала по горлу.
Гамулин мог достать всё – однажды, на съёмках в Монголии, он нашёл подбитый семьдесят лет назад советский танк и, починив, пригнал на съёмочную площадку. В сухом воздухе пустыни танк сохранился так хорошо, что многие считали, что он просто сделан реквизиторами по старым чертежам.