Такое иногда случалось: родственники убийцы щедро платили семье погибшего, и те не объявляли кровной мести. Но взять деньги за отнятую жизнь мог только тот клан, в котором не было настоящих мужчин.
– Вы все говорите правильно, – с расстановкой произнес Магомет. – Я привык слушать старших и выполнять то, что они советуют. Но среди старших есть те, кого надо слушать в первую очередь. И самый первый – отец.
Магомет замолчал. Всем, кто слышал разговор аксакала и безусого юнца, разговор на равных, возможный лишь в одной ситуации – в той, в которой он происходил, стало ясно, что примирение не удалось.
– А отец учил: кто намеренно убил – никакого прощения!
Развернувшись, тринадцатилетний глава рода Тепкоевых вернулся во двор. Ворота закрылись. Посланники Пашаевых вытерли потные потеки на лицах, надели шапки и двинулись обратно. Теперь ритуал скорбной церемонии не соблюдался – по пыльной улице толпой, словно после колхозного собрания, тяжело шли усталые старые люди, обсуждающие между собой происшедшие события. Примирение не удалось, но такой вариант был одним из равновероятных и сам по себе никого не оскорблял. Многие старики в душе одобряли решение Магомета, хотя вслух высказывать мнение, противоречащее принятой на себя миссии, естественно, не могли. Зато все отмечали, что мальчик держался достойно, как настоящий мужчина. И склонялись к мысли, что лет через десять-пятнадцать, когда Эявер выйдет из тюрьмы, он исполнит долг мести. Никто не мог подумать, что месть будет свершена значительно раньше.
Суд над Энвером Пашаевым начался через четыре месяца. Незадолго до этого Магомет сломал правую руку. Как произошло несчастье, никто не видел, просто мальчик появился на улице в гипсе, рассказав сверстникам, что упал с сарая. На самом деле он ниоткуда не падал и кость была цела, а гипсовую культю изготовил дядя Иса. Обмотал бинтом полено, промазал гипсом, когда чуть схватилось, аккуратно снял и высушил. Получилась труба. С одного конца дядя замотал ее бинтом, с другого Магомет просовывал руку. В трубе руке было просторно и оставалось место для пистолета. Пистолет тоже принес дядя Иса.
– «ТТ», – объяснил он. – Рельс пробивает. Направляй в грудь или живот и нажимай сколько успеешь. В голову не надо – не попадешь, И не бойся, судить только с четырнадцати лет могут, а тебе ничего не будет.
Магомет и не боялся. За отца надо мстить, а кто это сделает, кроме старшего сына? И мать, и дядья, и все родственники его одобряют и поддерживают, соседи и знакомые тоже одобрят, пацаны-сверстники завидовать станут...
Он старательно тренировался дома перед зеркалом: освобождал висящую на перевязи руку в гипсовой трубе и быстро разворачивал в сторону воображаемого Пашаева. Потом дядя Иса вывез его в лес, чтобы научить стрельбе.
– Давай в это дерево. После первого я на тебя кинусь. Успей хотя бы три раза...
Магомет очень старался, но произошло непредвиденное. после первого выстрела пистолет отказал, и дядя Иса, изображающий солдата конвоя, легко его обезоружил. Оказалось, что в гипсовой трубе нет места для вылета гильз, поэтому затвор заклинило. А единственная выпущенная пуля в цель не попала.
– Так не пойдет. – Дядя был очень обескуражен. – Надо что-то думать...
Иса думал два дня, а на третий принес видавший виды, со стертым воронением наган.
– Он гильзы не выбрасывает, и движущихся частей нет – потому надежней... Только курок тяжелый. Ну-ка попробуй – хватит силы?
Рука у Магомета была сильной, четыре раза он щелкнул курком довольно легко.
– Годится, – одобрил дядя. – Теперь попробуем по-настоящему.
На этот раз стрельба шла без задержек, Магомет успел пальнуть дважды, а когда Иса предварительно взвел курок, то даже трижды, при этом две пули попали в дерево.
– Нормально, – заключил Иса. – Старайся ближе к сердцу. Револьвер, скажешь, нашел.
Суд шел три дня. Вяло давали показания свидетели, зачитывались какие-то документы, выступали прокурор и адвокат. Не особенно вслушиваясь в происходящее, все три дня отрешенно сидел рядом со скамьей подсудимых сын потерпевшего – мальчик с жестко сжатыми губами и напряженным взглядом, время от времени поправляющий на перевязи сломанную руку. Иногда он смотрел на подсудимого, и тогда Энвер Пашаев ерзал на жесткой скамейке и отводил глаза в сторону. Магомет ждал приговора. Если убийцу приговорят к расстрелу, справедливость свершится без его участия. Если же нет... Он не испытывал ненависти к наголо остриженному Энверу, но и жалости не чувствовал. То, что ему предстояло сделать, он готов был исполнить по чувству долга и трезвому расчету, а не по велению эмоций.
Когда читали приговор, все стояли. Процедура была долгой и утомительной. Вместо того чтобы сразу сказать – расстреляют Пашаева или нет, судья монотонно повторял то, что многократно говорилось в зале, что все и так знали и что никого не интересовало. Наконец дошла очередь до главного.
– ...к десяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии усиленного...
Никто, в том числе и солдаты конвоя, не заметил, как мальчик вынул из перевязи на шее загипсованную руку и развернул ее в сторону подсудимого. От закрытого бинтом среза гипсовой трубы до Пашаева было не больше двух метров. Предварительно взведенный курок облегчил усилие спуска.
Бах!
Бинт в торце гипсовой культи проела вспышка желтого пламени. Энвер дернулся, на рубашке под сердцем лопнул красный волдырь.
Второй раз спуск подавался туго, но легче, чем на тренировках, – адреналин в крови придавал пальцу недетскую силу.
Бах!
Пашаева отбросило назад, он ударился о стену и медленно сползал вниз, к отполированной задами многих сотен подсудимых позорной скамье.
Конвоиры медленно поворачивались, явно не понимая, что происходит.
Бах!
Вытянутая, как обличающий перст, сломанная рука мальчика со сжатыми в кинжальное лезвие губами указывала на убийцу его отца. Бинт на конце культи горел, остро пахло порохом. Медленно поворачивались на неожиданные звуки головы присутствующих в зале людей.
Бах!
Здоровенный сержант понял, откуда раздаются выстрелы, и медленно двинулся к Магомету. Дядя Иса на репетициях действовал гораздо быстрее.
Бах!
Сержант надвигался, огромные кулаки вытягивались вперед, но Магомет не отвлекался на посторонние вещи.
Бах!
Некоторые пули не попадали в цель, вонзаясь в стену и брызгая крошками штукатурки, другие пронзали человеческое тело, и Магомет чувствовал, как они проходят сквозь трепещущую плоть, разрывая ткани, сосуды, ломая кости.
Бах!
Уже все присутствующие поняли, что стреляет маленький мститель, и сержант был совсем близко, и рядовой с перекошенным лицом выдвигался откуда-то сбоку, отведенное Магомету время истекало, но он знал, что выполнил свою обязанность; как положено мужчине.