– Налей.
– И мне. – Олешко протиснулся в кухню и занял табурет. – Сейчас Леха подтянется. Будем держать совет, потому что дела у нас спешные.
Булатов, уже одетый и выбритый, потянулся на запах кофе, и они вчетвером заняли все пространство маленькой кухни. Вчерашний день объединил их, сблизил, и казалось уже, что знакомы они всю жизнь.
– В общем, дело такое. – Паша Олешко отхлебнул кофе и поморщился – без сахара он не любил. – Мадам эта вчерашняя сидит в камере, ни на что не колется. Гражданин Капустян, в миру – Вася-Грузин, указывает на нее как на наводчицу и заказчицу нападения. Конечно, следователь понимает, что дамочка замазана в этом деле по самые уши, тому доказательство еще и телефонный разговор, но все не так просто. Папаша ейный объявился. И нанял ушлого адвоката, давят они на то, что никуда мадам не денется и такому хрупкому цветку нужно изменить меру пресечения, потому что камера – не место для такой женщины, и вообще. Судья… кто знает, что скажет он, но Евгения уже завтра может оказаться на свободе под подпиской о невыезде. И это еще не все плохие новости.
– Паш, ты полегче, что ли. Работодатели – люди с неустойчивой психикой.
– Из психики моих работодателей гвозди бы делать. – Олешко потянулся за сахарницей. – В нашем питерском офисе выявлена диверсия. Кто-то ковырялся в системе, причем не вчера, а месяца полтора назад, есть следы взлома личных дел сотрудников, но кто конкретно их интересовал, неизвестно. А взломать код доступа к остальной информации – дело времени.
– Чем это нам грозит? – Панфилов потянулся за сигаретой. – Конечно, если учесть наши последние заказы и разработку проектов, то…
– Смотрели не это. – Олешко хмурится. – Смотрели не разработки, а личные дела сотрудников. Разработки и архивы у нас под особым кодом, а наш отдел кадров не секретный – паролят так, для очистки совести, никакой секретной информации, кроме сведений о сотрудниках, там нет, а ее можно взять где угодно, помимо нашего сервера, даже из социальных сетей.
– Ну, значит, мы на осадном положении. – Панфилов открыл форточку и с наслаждением закурил. – Паш, ты вот что… выясни, хотя бы теоретически, кому это все понадобилось. Файлы с клиентской базой и проектами не пытались взломать?
– Александр Михайлович, у нас не так просто забрать такую информацию. Она хранится на сервере, там несколько степеней защиты. Если попытаться взломать код, включается сигнализация, наш айти-отдел тут же мобилизуется по тревоге. Нет, проекты не взламывали, но сам факт, что все это происходило именно сейчас… в связи со всеми событиями – я, честно говоря, рад, что мы здесь, и Дима с нами. Александровск – сравнительно небольшой город, если охотятся за кем-то из вас, тут намного проще это выяснить. И…
– Я вас прерву, мне пора на работу. – Булатов потянулся за кофе. – Остыл уже…
– Сейчас сварю еще, посиди. – Панфилов закрыл форточку и взял остывшую турку. – Надо бы кофеварку прикупить и продуктов, нас много, а жрать в доме нечего.
– Хорошее дело. – Булатов с наслаждением принюхивается к запаху кофе. – Кофеварку я привезу сегодня вечером, кофе тоже. Вопрос в том, что делать дальше.
– Ты занимайся клубом. – Матвеев вздыхает. – А мы попробуем понять, что вообще происходит.
– Тогда – по коням, ребята. – Панфилов потирает руки. – Дел полно, мне надо бы поработать немного, сейчас наладят отсюда удаленный доступ, и меня на пару-тройку часов ни для кого нет.
Булатов вышел в прихожую, разыскал в шкафу свою парку. Вся эта история совершенно выбила его из колеи, и он не знал, как на нее реагировать, но то, что он сейчас там, где надо, – это он знает точно. Дверь в спальню Ники приоткрылась, и оттуда выскочил Буч. Булатов с удивлением заметил, что котенок буквально за пару суток заметно подрос, округлился, а его довольный вид говорил о том, что жизнь удалась. Булатов поднял Буча и заглянул в спальню – Ника лежала под капельницей, половину ее лица скрывал компресс, в кресле сидела худенькая женщина с русыми волосами, собранными в узел. Булатов уже знал, что это Лариса Михайлова, врач и подруга Ники.
Заметив его, Лариса поднялась и вышла в прихожую.
– Как?..
– Неважно. – Лариса нахмурилась. – Может быть, в стационаре было бы лучше, но Ника боится больниц до обморока. Температура, голова болит, с лицом тоже проблема, отек… в общем, пока все неважно, но это как раз нормально. Главное, не волновать ее сейчас, а я слышала, что Евгению могут выпустить.
– Да, глупость какая-то…
– В общем, что-нибудь придумаем. – Лариса забрала у него из рук котенка. – Надо, чтоб родственники не заявились сюда права качать.
Кивнув, Булатов вышел, услышал, как за ним заперли дверь. На лестничной клетке расположились дюжие парни – похоже, Олешко решил укрепить форт основательно. Булатов, на ходу включив телефон, сбежал по лестнице к ожидавшей его машине.
«Пожалуй, ездить туда-сюда будет проблематично из-за времени, но это полбеды. Важно во все вникнуть, дело-то новое…»
Он улыбнулся, вспоминая, с каким серьезным видом Марк посвящал его во все тонкости управления клубом.
«Хороший мальчишка… Да и какой он мог еще вырасти у такой-то матери? Правда, сын кажется взрослее Ники, но это, наверное, хорошо».
Он старался не думать о Нике, потому что сразу всплывала в памяти ее рука, подсоединенная к капельнице, и лицо, закрытое повязкой. И Евгения. У Булатова сжимаются кулаки. Он не может взять в толк, как вообще возможно то, чему он стал свидетелем.
Проезжая по мосту над прудом, Булатов попросил водителя остановиться. Съехав с моста, они вышли из машины и посмотрели на лед. Остался широкий пролом от середины пруда до самого берега – это тащили из воды машину.
– Они тут здорово попали. – Водитель закурил и сплюнул на снег. – Видали, Петрович, – на самой середке оказались! Говорят, вытащила их какая-то бабенка, одна! И не побоялась же! Я бы поостерегся на тонкий лед, глубина-то здесь нешуточная, даром что пруд.
– Не побоялась. – Булатов поежился, представляя, как Ника ползла по льду. – Есть еще люди на свете. Только машина ближе к берегу упала, на середину потом ухнула – дно-то здесь какое, сам знаешь.
– И не говорите! С берега вниз да вниз… Я овраг здешний помню – пацанами мы сюда приходили, в самое жаркое лето здесь было студено, травы какие росли! А потом решили сделать пруд. Значит, правда, что вытащила их женщина. Да, а ведь на том мы всегда и стояли – на взаимопомощи и взаимовыручке, так нас учили. Но теперь времена поменялись, деньги людям глаза застят, каждый со своей бедой в одиночку барахтается, а если всем миром взяться, оно сподручней было бы… Но нет уже этого.
– Ну, почему же. Видишь – есть. Поехали, мы опаздываем.
– Не опоздаем. В аккурат в десять поспеете, тютелька в тютельку. Мне ведь из Александровска вас сподручно забирать, я сам тамошний.
Булатов задумчиво потер подбородок. Его ждала работа, но кроме работы его ждал темноглазый Марек, с которым они поладили практически моментально, его он силком увел в помещение персонала, когда в клубе арестовывали Евгению. Отчего-то ему казалось неправильным, чтобы парень слышал и видел это чудовищное представление, организованное предприимчивым Олешко и полицией. Но как в одной семье могли родиться и вырасти настолько непохожие дети? Вот взять Марека с Иркой – такое ощущение, что они родные брат и сестра. Выросшие у разных родителей, они похожи – внутренне, привычками, общаются своими, только им понятными словами. А тут две родных сестры, но одна – как лучик света, располагает к себе моментально – хотя нет у нее яркой красоты, как у Евгении, и не такая она холеная, а лохматая, полноватая, с доверчиво распахнутыми синими глазищами в коротких ресницах, а вот, поди ж ты, с ней хочется говорить, с ней хочется созвониться и поболтать, ее хочется видеть… Постоянно видеть. Булатова словно кипятком обдали – а ведь Ника очень нравится ему. И как теперь с этим быть?