– Берите, пользуйтесь! У меня много эскизов, если хотите, я пришлю вам на мыло.
– Да, пожалуйста. Я сброшу вам на сотовый электронный адрес.
– Да я могу у компаньонки взять тот, с которого пришла ваша реклама.
– Реклама? – Булатов удивленно поднял брови. – Мы не рассылаем спам, Ника.
– Странно… а Лерка – это моя напарница и компаньонка, сказала, что реклама ей пришла от вас, так она и узнала о вашем заводе – буквально позавчера.
– Нет, Ника, это какая-то ошибка. Мы никогда и никому не рассылаем рекламу – хотя бы потому, что не работаем под мелкие заказы типа вашего, у нас производство, и масштабы, как видите, тоже производственные.
– Да? – Ника вздохнула. – Ну, значит, я все перепутала снова. Лерка сердится, говорит, что у меня в голове ничего не держится, все путается – но тут уж я ничего не могу поделать.
– И не надо. – Булатову захотелось вдруг взять ее ладонь в свои руки и ощутить ее тепло. – Просто рисуйте, а остальное оставьте людям, у которых плохо с фантазией.
Ника не умела рисовать, как рисуют художники, – не было ни четкости линий, ни мастерского исполнения, просто рисунки ручкой на листах – кошки, грибы и гномы, сказочные принцессы, туфельки, какие-то невероятные цветы. Вся сказочная кутерьма, которая теснилась в ее голове и мешала ей жить «как люди», иногда вываливалась на бумагу, Ника сканировала рисунки и прятала в папку на компьютере. Ну а кошек, конечно, нарисовала накануне. Схематично, чтобы показать, как она это видит, – но ее глазами увидел их только старый мастер Иван Григорьевич.
– Да я что… просто не понимаю, как я могла позабыть.
– Неважно, это мелочи. Договор подпишем сразу же, и…
– Договор?
– Ну да. Мы же будем вам платить, отчислять процент, а это без договора никак.
– Платить? Мне? – Ника удивленно посмотрела на своего спутника. – За кошек?
– За идеи. – Алексей Петрович едва сдерживал смех. Боже, как это создание умудрилось столько прожить на свете и не пропасть? – Ника, на самом деле художник из вас никакой.
– Да я же знаю, знаю! Один раз сыну, Марку, задали в школе тигра нарисовать, а он не знал как, – я и нарисовала… Так училка ему сказала: пусть мама купит себе альбом и рисует там. Ой, я снова вас перебила…
Он расхохотался, пришлось остановить машину, потому что от смеха он не мог ее вести. Давно уже ему не было так легко и весело, причем ничего она специально не делала, эта странная Ника. Сидит рядом, гладит котенка, спящего на коленях, и просто болтает, таращась синими глазищами куда-то сквозь снег. Что она видит, какие сказочные замки, где бродят ее мысли, как она живет в этом страшном мире такая-то?
– Я опять что-то сморозила… Это со мной постоянно. Алексей Петрович, я вас от дел оторвала, от меня одно беспокойство…
– Бог с вами. Я отлично провел время. Значит, так. Сейчас план действий такой: купим вашему питомцу лоток и все, что полагается иметь при себе порядочному коту. Едем в гостиницу, селим вас в номер, обедаем – и все, до вечера я занят, а вы отдыхаете. Спите, рисуете, звоните подружкам или сыну, гладите кота, да что угодно делаете, но – в гостинице. А вечером я заеду, мы поужинаем и подпишем контракт. А уж завтра вы упорхнете в свою жизнь, но не так окончательно, как если бы вы уехали, не уговорив меня показать вам стеклодувный цех.
Суета с покупкой кошачьих принадлежностей и корма, с поселением в гостиницу, с обедом – все это как-то вытеснило из головы Ники мысли о том, что она, похоже, снова вляпалась в историю и рассказать о ней она не сможет никому. А еще этот Алексей Петрович, такой с виду суровый, оказался вполне милым человеком. И серый котенок, свернувшись в клубок, тепло прижимается к ней, наевшись до отвала паштета и быстро поняв, что от него хотят, когда сажают в наполнитель. Похоже, и чувствует себя как дома в этом добротно устроенном чистом гостиничном номере с удобной кроватью, телевизором и ванной.
– Мам, ты где?! – Голос Марека в трубке звучит обеспокоенно. – Тут метель такая, ты…
– Сынулька, я в гостинице осталась. Снег стеной.
– А, тогда хорошо, я боялся, что ты в дорогу ринешься. Ты там как, в порядке?
– Ага. Марек… тут дело такое…
– Мам! Ты опять влипла в историю?
– Нет. Просто я не одна приеду, я тут котенком обзавелась.
– А, котенок – это хорошо. Он вызывает положительные эмоции. – Марек смеется. – А какой он?
– Маленький такой, серый… с полосками. Хороший котенок, ценный мех, усики смешные. В цеху стеклодувном родился, присвоил меня сегодня, а завтра мы будем дома.
– Жду не дождусь. Котэ – это отлично.
– Отлично, когда котэ.
Они всегда понимали друг друга, и это модное интернетное слово «котэ», обозначающее любое кошкосущество, у них тоже прижилось. Женька с мамой постоянно говорили, что это совершенно недопустимо – сорокалетней женщине иметь такой лексикон, как будто сорок – некий рубеж, означающий конец всему хорошему и забавному, что есть в жизни. Но Ника давно перестала жить «как люди» – просто потому, что она этого не хотела. Вот не хотела, и все. Заставить ее делать то, что она не хочет, было невозможно, и родители, и Женька – они все это знали, но все равно всякий раз предпринимали попытки осады.
Ника поднялась и пошла в ванную. Скоро приедет Алексей Петрович, нужно в порядок себя привести. В машине всегда есть сумка с разными вещами – как раз на случай такой вот незапланированной ночевки вне дома. Время от времени Ника что-то оттуда вынимает, что-то добавляет, но основные обитатели сумки всегда неизменны: зубная паста, щетка, мыло, крем для лица, флакончик духов, полотенца, белье, комплект одежды, тапки и халат. Ника вздохнула: халаты – еще один камень преткновения с родителями и Женькой: никаких халатов, что за расхлябанность, тебе сорок лет, это возраст элегантности, сколько можно жить как маргиналка, бигуди еще накрути!
Но Нике нравилось прийти домой, раздеться и надеть теплый уютный халат, и никакого белья, ничего – только халат и она сама.
Снег за окном валил не переставая, и Ника с тоской думала о том, что если завтра не расчистят дорогу, выехать она не сможет.
В дверь постучали.
– Это горничная. Принесла вам полотенца.
Ника открыла дверь, впустив девушку со стопкой полотенец. По коридору шел высокий мужчина с черной спортивной сумкой в руке. Его глаза равнодушно скользнули по Нике, а она отчего-то поспешила взять полотенца и запереться в номере. Ей не понравился этот человек с первого взгляда, инстинктивно она вдруг ощутила опасность, исходящую от него. А она привыкла доверять своей интуиции, так было всегда – она чутьем определяла, хорош или плох человек, в считаные секунды отделяя зерна от плевел, и всегда радовалась, что ей в жизни больше все-таки попадается людей хороших, а значит, их больше на свете.
Когда-то Матвеев любил командировки. С того еще времени, когда окончил институт и поступил на работу в умирающее архитектурное управление, и его, не успевшего обзавестись семьей, посылали во все командировки подряд. Он любил поезда – его совершенно не угнетала верхняя полка, накрахмаленное до фанерного состояния белье, храпящие соседи – он любил открывать для себя новые места, колесить по стране, смотреть в окно вагона и видеть поля, леса, города, деревни, поселки и станции. Он жадно вглядывался в мелькающую за окном бесконечную ленту, думая о том, что там тоже живут люди – растят детей, думают о каких-то своих делах, ходят друг к другу в гости, и он никогда не узнает их, а они не узнают его. Но крохотная часть их жизни пролетает мимо него в окне вагона и остается с ним навсегда.