– Зато пришел вовремя, – не смутилась тетка. – Пойду-ка тоже гляну, кто там у дома по ночам шляется. Чудеса, да и только. Сроду ничего подобного не было.
Скоро парочка вернулась. Злоумышленника не обнаружили, но земля на клумбе под окном была изрыта подошвами, что подтверждало слова Лизы.
– Надо соседей утром расспросить, – заключил Яков. – Может, кто-то из местных хватил лишку и по пьяни шатается по дворам. Ладно, не уйду уже, лягу на кушетке в комнате. Чувствую, за вами догляд нужен. Неспокойно что-то.
«Надо же, – думала Лиза, укладываясь снова в постель. – Видно, и вправду любит Дусю этот фрик. Беспокоится, на помощь бежит среди ночи. А поначалу показался каким-то бесноватым. Тем лучше для нас обеих. Будет нам защита».
С этими мыслями Лиза уснула, действительно чувствуя себя в безопасности в компании вольшанского колдуна.
* * *
Наутро соседка разбудила их стуком в дверь. С улицы слышались голоса, все обитатели Вольшанок высыпали на улицу, все шли к избе, что стояла последней, у шоссе. Соседка объяснила, что Петр Тимофеевич, инвалид на костылях, найден мертвым у себя в огороде. Жил он одиноко, возился у себя на грядках, на крыльцо часто выходил, чтобы покурить.
Недавно односельчане притащили по его просьбе несколько больших камней: задумал Петр Тимофеевич сделать на своем участке крохотный прудик, что-то мудрил с водой и камнями, и получилось-то красиво на самом деле, даже листья кувшинки в прудике плавали, а на камне игрушечная Царевна-лягушка со стрелой пристроилась. Для соседей это стало культурным событием, кто-то постоянно приходил посмотреть на прудик и на лягушку, старики сидели рядом на скамейке в хорошую погоду, играли в домино, спорили о политике.
Здесь, у самодельного прудика, и нашли Петра Тимофеевича. Видно, оступился бедняга – и без того на ногах не держался, а может, костыль неудачно поставил, – да и хрястнулся темечком аккурат на острый булыжник. Так заключили бабушки и деды, стоя над телом земляка. Стояли молча, никто не плакал, крестились поочередно. Смертей они навидались на своем веку, «кажный год» провожали кого-то на погост, пустела потихоньку деревенька.
В полдень приехал участковый, осмотрел место происшествия, составил протокол. Вопросов у него особых не возникло – он тоже привык к медленному угасанию Вольшанок, к тому, что ветшали и рушились год за годом избы, оставшиеся без хозяев.
Ясное дело, покойнику было под восемьдесят, ходил на костылях, оступился, головой ударился – много ль старику надо. Приехала похоронная бригада, увезли Петра Тимофеевича в морг. Народ еще долго не расходился, какое-никакое событие, хоть и печальное, но всколыхнувшее стоячее болото вольшанского быта.
Никто не удивился, когда Дуся с племянницей появились в сопровождении Якова. Видно, связь колдуна и Евдокии так же прочно вошла в общественную повседневность. Не было здесь молодок, готовых позлословить, или мужиков, способных приревновать, а старикам многое давно стало безразлично.
Старушки посудачили и разошлись. Яков же ходил по огороду как ищейка, приседал, что-то разглядывал, в дом зашел, все там осмотрел, поковырял щепкой в щелях пола. Сходил к сараю, потом за ворота, при этом хмурился все больше, но ни слова не произнес. Выйдя за ограду, завертелся вдруг, размахивая руками, как флюгер на крыше, а носом точно ветер ловил. Соседка Марфа, живущая напротив, наблюдала за его упражнениями из-за плетня; морщины на ее лице сформировали устойчивую старческую маску: глаза-щелочки, рот растянут, то ли улыбается бабушка, то ли плачет – не разобрать.
Яков пошел к ней, бабуля попятилась, но остановилась неподалеку.
– Слышь, Марфа, рассказывай давай, что видела, что слышала. Выкладывай как на духу, – потребовал колдун.
– Да ить чё рассказывать? – обмерла та. – Вчера ишо живехонек был, а седни кликнула его, а ен уж преставился.
– Так-таки не ведаешь ничего. А, Марфа? Ты смотри не лги мне, я неправду нутром чую. За обман отомщу жестоко, так и знай.
Старушка боязливо скукожилась, перекрестилась несколько раз:
– Пошто ты меня пужаешь, Яков? Мое дело маленькое, вечор от самовара сразу спать завалилась, ты лучше соседа мово, Черенка, спытай, он по ночам не спит, мается, может, и видал чего.
Дед Черенок тем временем подслушивал, притаившись за поленницей, но разоблачения не выдержал, зашелся от возмущения, высунул голову на длинной тощей шее:
– Тьфу ты, пропасть, кто тебя, старая морковка, за язык-то тянет?
– Ты с Тимофеичем дружил, с им пруд камнями обкладал, а бывало, допоздна на крыльце засиживались, – запальчиво отбилась старушка, – а еще мне Тимофеич сказывал, что ты ему тридцать рублев задолжал. Скажешь, нет?
– Да ты… да я… ты чё несешь, окаянная? – задохнулся дед, побежал в калитку и очутился на улице перед своей обидчицей.
– Чё-чё… Может, ты, анчихрист, его за тридцать рублев-то и порешил! – дразнилась бабка. – Глянь, Яша, вон и лопата евонная лежит. Небось той лопатой и пришиб старика.
– Какая лопата?! И не моя она вовсе, врешь ты все, балаболка бесстыжая! Дались тебе тридцать рублев. Я позабыл давно, и к Тимофеичу давеча не ходил. – Дед потоптался в нерешительности, но все же не смог утаить правды: – А ты послушай, Яков, что я тебе расскажу. Марфа хоть и пустомеля, но сейчас дело говорит – не спалось мне ночью. Вышел я, значит, до ветру в третьем часу – как раз, пока вставал, ходики два раза пробили. И видел, как кто-то шел по улице в сторону дороги. Миновал дом Тимофеича и пропал в темноте. Я, грешным делом, на тебя сперва подумал, потому что на ем вроде как ряса поповская была. Токмо черная, твоя-то даже в темноте светится. А ты евон и вовсе в сапогах нынче. Да и росточком тот пониже тебя будет. Не-е, точно хлипше, у тебя-то косая сажень в плечах.
В глазах Якова зажегся желтый кошачий огонь, он даже облизнулся, совсем как кот.
Баба Марфа, напротив, струсила окончательно, всплеснула руками и заголосила:
– Никак Савелий покойный в деревню наведался! Ох, несчастье-то какое! Дурной знак. Диякон ить, сказывают, к смертям является. Тимофеич – первый знак. Тепери всем нам беречься надо!
– Ты чё каркаешь? – взвился Черенок. – Кабы это призрак был, Яков бы его сразу учуял. Правда, Яша? – подобострастно осклабился дед.
Яков не ответил, резко развернулся и тронулся трусцой в сторону шоссе. Все участники беседы осторожно пошли следом, держась на почтительном расстоянии.
– Видали? – шелестел Черенок, поспешая не твердым стариковским шагом за женщинами. – Яков наш как ищейка, нос по ветру – и пошел. Бывалоча, скотина пропадет али баба в лесу заплутает, Яков обязательно найдет. А как-то кража приключилась, у Бирюковых со двора лошадь увели, так Яша вмиг вора нашел, трех часов хватило. Не то что полицейские, те нипочем не докопаются.
– Кто же здесь может украсть? – удивилась Лиза.
– Городские фулюганы приехали рыбачить, безобразничали, рыбу динамитом глушили, ночью напились и увели лошадь забавы ради. Так с помощью Якова их сразу по двум статьям замели – за браконьерство и за кражу.