Еще через полчаса мы шли пешком к ее дому, находившемуся через несколько улиц. Остановившись на крыльце, она обняла меня за пояс под пиджаком. Я вздрогнул от неожиданного прикосновения, но быстро пришел в себя и придвинулся ближе, чувствуя тепло ее тела. Она подняла ко мне лицо, и мне показалось, что она хочет, чтобы я ее поцеловал, — что я и сделал. Губы ее были сухими, дыхание пахло вином. Я коснулся ее щеки, и она открыла рот. Казалось, будто я снова целую Хелен.

— Зайдем? — спросил я, отодвигаясь.

— Не знаю… — проговорила она, наклонив голову.

— Чего ты не знаешь?

— Вдруг ты серийный убийца?

Я рассмеялся, и она обняла меня чуть крепче, а потом улыбнулась:

— Ты слишком милый для серийного убийцы.

Отпустив меня, она открыла дверь, включила свет в коридоре и вошла в дом. Я последовал за ней.

Жюстин повлияла на меня куда больше остальных, даже больше, чем Элеанор. После того как она столь легко мне отдалась, я понял, что самое интересное — не принимать, что дают, а брать самому, что речь идет не об обычном сексе, не о развлечении или забаве, а о некоем призвании свыше.

Мы занялись сексом у нее в спальне, в темноте. Тело ее, чистое и податливое, казалось телом ангела и вместе с тем телом шлюхи. Она пыталась меня целовать, но я сразу же вспоминал Хелен и отворачивался. Я заранее позаботился о презервативах, и, к счастью, она не возражала. Потом все случилось очень быстро. Я лежал рядом с ней, чувствуя одновременно удовлетворение и разочарование: я ожидал намного большего. Я ожидал… некоего единения.

Когда она положила руку мне на живот и подалась ближе, я отодвинулся и сел на край кровати, свесив руки между колен и глядя на свой насмешливо болтающийся пенис.

— Все в порядке, Марк? — спросила за спиной Жюстин.

— Мне нужно идти, — сказал я.

— Уже? Может, останешься?

— Мне завтра на работу.

Больше мы не сказали друг другу ни слова. Я думал, она спросит, когда мы сможем снова увидеться, но, к счастью, не спросила. Вид у нее был грустный, но я ничего не мог поделать. Взгляд ее выражал покорность, но во всем остальном она оставалась совершенно нормальной женщиной.

Она была полна несокрушимой жажды жизни. И это стало для меня самым большим разочарованием.

Аннабель

Сэм приходил ко мне почти каждый день. Сперва я могла лишь смотреть на часы на противоположной стене, пока он задавал мне вопросы. Иногда я притворялась, будто сплю. Но через несколько дней поняла, что не против его присутствия, и даже обнаружила, что жду его. Думаю, именно тогда я почувствовала себя лучше, поскольку начала наконец с ним разговаривать.

— Почему вы здесь? — спросила я. — Вы должны быть на работе.

— Могу и задержаться, — ответил он. — Как вы себя чувствуете?

Я не ответила — мне не хватало слов. Или, вернее, я просто ничего не ощущала, кроме смутного недовольства, что я до сих пор здесь.

— Аннабель?

Я посмотрела на него, понимая, что ко мне обращаются по имени и я должна ответить.

— Что?

— Хотите знать, как идет расследование? Эндрю Фрост говорит, что заходил к вам. Он хочет, чтобы вы были в курсе.

Я попыталась вспомнить, навещал ли меня кто-либо еще, но в голове стоял сплошной туман. Я снова посмотрела на часы. Каждый день я ждала, когда стрелки образуют четкую вертикальную линию, отмечающую шесть часов. В это мгновение должно было произойти нечто, приносящее облегчение, тишину, умиротворение. Но ничего не происходило, и в пять минут седьмого ожидание шло на новый круг.

Часы показывали двадцать минут двенадцатого. Мне хотелось поспать, но приближался обед, к тому же каждый раз, когда я пыталась заснуть днем, кто-нибудь приходил и будил меня. В отделении имелись свои правила, и одно из них гласило: спать полагается ночью, несмотря на шум и крики.

— Фрост сказал, что вы им очень нужны, Аннабель.

— Я ничего не знаю.

— У них слишком много вопросов. Что случилось с вашим телефоном? Кто дал вам другой телефон?

— Не знаю.

— Аннабель, вы наверняка с кем-то встречались. Вы наверняка встречались с человеком, который дал вам мобильник и забрал ваш. Не помните?

Я попыталась сосредоточиться, думая, что, возможно, он перестанет задавать вопросы, если я дам правильный ответ, но не могла вспомнить ничего, кроме уютной черноты и тепла, где все было хорошо, пока меня не вырвали оттуда и не привезли в это белое, шумное и холодное место.

— Ничего не помню.

— Вы выходили на улицу? Кого-нибудь встречали?

Его прервала медсестра. Пока она меня осматривала, он молча сидел и улыбался.

— Уже разговариваете, Аннабель? Рада слышать. Не хотите пойти прогуляться?

— Нет, — ответила я.

— Может, ваш друг вас проводит?

— Да, — быстро сказал Сэм. — Я могу с вами немного пройтись. Хотите?

— Не знаю.

— Сегодня хороший день. Свежий воздух вам не повредит.

Сестра усадила меня в инвалидную коляску, хотя я вполне могла ходить. Возможно, она понимала, что, если бы не коляска, я могла бы просто выйти за дверь и уйти прочь.

Сэм выкатил меня через пожарный выход на один из окруженных зданиями четырехугольников. Даже если бы мне удалось встать, далеко бы я не убежала. Он усадил меня на солнце, и я откинула назад голову, наслаждаясь теплом. Легкий ветерок развевал мои волосы, жирные и грязные. Впрочем, если не считать их, сама я была вполне чистой — вчера меня заставили принять душ, и я стояла под водой, пока меня не увели.

— Там была радуга, — сказала я.

— Что?

— Я видела радугу. Последнее, что я помню. И ангела.

— Ангела?

Наверняка он понимает, что я выражаюсь образно, подумала я. Ангел был моим личным и не являлся никому другому. Для остальных ангел был лишь игрой моего воображения, и только я знала, что он настоящий. Только он мог все изменить, и именно он пришел ко мне, когда я особенно в нем нуждалась, когда мне было одиноко и грустно. Он пришел и показал верный путь. У Сэма явно не было своего ангела, и мне стало его жаль.

— Не настоящего, — сказала я, пытаясь его утешить. — Настоящих не бывает, вы же знаете.

— Почему вы решили, что это ангел? — спокойно спросил он.

— Рядом с ним я почувствовала себя лучше. Он забрал все плохое.

— Не помните, что он говорил?

— Он сказал, что со мной все хорошо, вообще все хорошо. Он сказал, чтобы я шла домой и ни о чем больше не беспокоилась.

— Он давал вам что-нибудь выпить или съесть?