— Я тебе, Назарыч, про Фому, а ты мне про Ерему! — рассердился Алтунин. — Я тебя прошу папочку мне показать, а ты какую-то хрень выдумываешь! Как будто первый день служишь и не знаешь, как что делается!
— Но я же тебя ни разу ни о чем не просил, — на лице кадровика заиграла довольная улыбка. — А?
— Я к тебе по-человечески… — начал было Алтунин, но продолжать не стал — посмотрел укоризненно Семихатскому в глаза, махнул рукой и ушел…
Спустя час к Алтунину, допрашивавшему задержанного этой ночью виолончелиста, пришла секретарша начальника МУРа, полногрудая и очень серьезная девушка Вера, уже который год готовившаяся поступать на юридический.
— Что трубку не берете? — строго поинтересовалась она. — Александр Михайлович немедленно вас требует!
Алтунин снял трубку со стоящего на столе аппарата, поднес ее к уху, но ничего не услышал. В последнее время телефоны то и дело выходили из строя. Завхоз, в ответ на претензии, разводил руками и заводил речь о грядущей замене линии, но сроков предусмотрительно не называл.
В приемной начальника МУРа Алтунин увидел майора Ефремова.
— Вас тоже вызвали? — вырвалось у него.
Память лихорадочно перебрала грехи и упущения, из-за которых могло нагореть обоим. Вроде бы ничего такого в этом году не случалось. Странно.
Ефремов не успел ничего ответить, потому что Вера уже открыла дверь, ведущую в кабинет, и сухо пригласила:
— Проходите, товарищи.
Прошли, то есть вошли, сели по обе стороны длинного стола для совещаний.
— Курите, — буркнул комиссар и, подав пример, задымил «Герцеговиной».
Майор Ефремов тоже закурил. Алтунин не курил с тех пор, как пуля пробила ему легкое. Попробовал, было дело, невзирая на запреты врачей, но сразу же начал задыхаться и вообще было невкусно.
— Догадываетесь, зачем вызвал? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил комиссар. — Какие будут предположения?
Примерно так спрашивают у задержанных преступников: «Ну, ты, конечно, догадываешься, почему тебя арестовали?» Бывает, что преступники ловятся на удочку и признаются в чем-то таком, о чем органам еще не известно. Опытные же отвечают нечто в таком духе: «Ты, начальник, меня задержал, тебе и предъявлять». Комиссару так не ответишь, догадки строить тоже не хотелось, поэтому Алтунин предпочел промолчать.
— Ладно, — спустя две затяжки, сказал комиссар. — Капитан, объясните нам, зачем вы пытались получить доступ к личному делу майора Джилавяна? Какие у вас были причины?
Начавшись с неприятного сюрприза, день закончился сюрпризом приятным. Алтунин шел домой под назойливо моросящим дождиком и заново переживал события сегодняшнего дня.
— Первое предупреждение, оно же и последнее, — сказал комиссар. — Вы, капитан, теперь у меня на карандаше. [19]
— Спасибо, Алтунин! — сдержанно поблагодарил начальник отдела, которому тоже досталось от комиссара. — Удружил, нечего сказать. Ты эти свои смершевские шуточки брось, здесь тебе МУР, а не фронт. И за порядком есть кому присмотреть! Гляди у меня, Алтунин, и если что, не обижайся.
— Ты что себе позволяешь?! — прошипел Джилавян, грозно вращая глазами, как это умеют делать только восточные люди, все же что-то армянское помимо имени и фамилии в нем было. — Ты думаешь, что ты вообще творишь?! Что за дикая выходка?!
Откуда Джилавян узнал о выходке, можно было не гадать — Семихатский, гадюка, заложил. Ни комиссар, ни майор Ефремов не стали бы сеять раздор в отделе, они наоборот, старались не допускать раздоров и счетов между сотрудниками.
— А что я мог сделать? — с вызовом спросил Семихатский, когда Алтунин пришел посмотреть в его бесстыжие подлые глаза. — У тебя своя должностная инструкция, у меня своя. О любом проявлении неправомочного интереса к секретной документации со стороны сотрудников обязан доложить руководству.
Что на это можно ответить? Ничего. Был хороший человек Назарыч, свой в доску, да весь вышел, исчез. Остался только майор милиции Семихатский, должностное лицо, соблюдающее установленные инструкции. Тело, одним словом. Не раз так случалось в жизни Алтунина — люди куда-то исчезали, оставляя вместо себя или на память о себе тела. Хуже всего, когда так поступали любимые женщины. Алтунин пережил подобное дважды, нелегко пережил, и очень надеялся, что отмучился на всю оставшуюся жизнь. Семихатский — что? Пустяки. Вот когда любимые предают, это да, это трагедия!
Настроение было поганым, но стоило только вспомнить, что война закончилась, как на душе сразу же посветлело, как будто свежим ветерком сдуло всю хмарь. «Войну пережили, — подумал Алтунин, улыбаясь девушкам в одинаковых синих беретах, шедшим ему навстречу. — А это и подавно переживем». Девушки переглянулись, рассмеялись и убыстрили шаг, потому что дождику надоело моросить и он припустил как следует. «А Семихатский все равно паскуда, — мысленно продолжил Алтунин. — Инструкции он соблюдает. Интересно, что говорят инструкции относительно употребления спиртных напитков на работе?»
Все управление знало (и комиссар, наверное, тоже знал), что в ящике стола у майора Семихатского лежит трофейная немецкая медицинская фляга М-31 без чехла, который в кабинете совершенно ни к чему, и в той фляге всегда плещется что-то бодрящее — водка, коньяк или, например, грузинская чача, до которой Семихатский был великий охотник. Знали, но мер не принимали, потому что был в ходу такой каламбур — «к тем, кто знает меру, меры применять не стоит», а Семихатский меру знал очень хорошо. Глотнет разок с утреца, другой раз в обед, ну и вечером приложится, когда работу закончит, документы по сейфам разложит, ключи в стакан положит и опечатает, чтобы в таком виде дежурному сдать. С другой стороны, если на кого наградной приказ пришел или очередное звание дали, то Семихатский не просто ознакомит под роспись и руку пожмет, но непременно нальет «по сто грамм» и произнесет тост. Пустячок, а душевно.
— А у тебя, Витюша, гость! — прошептала Анисья Николаевна, проворно выскакивая из своей комнаты на шум открываемой двери. — На кухне сидит.
— Угадай, кто? — донесся с кухни знакомый бас.
— Дед Пихто! — ответил Алтунин. — Оружие на землю, руки вверх!
Боязливая и простоватая Анисья Николаевна, услышав страшные слова, юркнула в свою комнату. Алтунин услышал, как она задвигает засов.
— А поворотись-ка, сын! — мощный удар отшвырнул Алтунина назад, к входной двери. — Экой ты смешной какой!
— Полегче, майор! — сказал он, потирая ушибленное плечо. — Вы не на ринге.
Майор Ряботенко, старший оперуполномоченный отдела СМЕРШ дивизии, до войны серьезно занимался боксом, не раз медали на соревнованиях брал.