– Что ж, – хмыкнул он, удовлетворенный осмотром, – мы вполне сможем разместиться на скамьях, а Пупырю хватит места вон там, – и он указал на дальний темный угол, заваленный старой соломой.
Пока остальные путешественники располагались, Шон отправился наломать хвороста, а коты, согласно службе, принялись за обследование окрестных территорий.
– Странное здесь место, учитель, – заговорил Толстопузик после того, как сунул свой нос во все дырки по периметру каменного фундамента. – Вы чувствуете?
– Чувствую, – кивнул мудрый Жирохвост, – не только странное, но и опасное. Много лет назад здесь происходило что-то очень нехорошее.
– Человеческие жертвоприношения? – в восторге прижал уши его ученик.
– Да нет, – поморщился Жирохвост. – Какие там жертвоприношения… злые эти болота, очень злые: так что держи ухо востро. Ночью нужно спать чутко!
Пока коты занимались своими делами, мощный Шон ободрал несколько десятков засохших кустов, что в изобилии торчали там и сям, и вскоре вернулся к избушке с двумя огромными охапками хвороста.
– Сыроват будет, – пожаловался он барону, – ну да ничего, просохнет.
Скоро и без того мрачные болота погрузились в вечерний сумрак, но путешественников, засевших в домике, тьма не пугала: в очаге весело булькал котел с цветной капустой, на столе ждали своей очереди банки «Частика в томате», а неустрашимый Кирфельд, потягивая из всегдашней своей фляги, сидел подле огня и рассказывал поучительные истории из придворной жизни.
– …И вот эта самая фрейлина, известная на всю столицу своей половой слабостью, заявила господину старшему псарю, что пойдет с ним на сеновал в том только случае, если он немедля принесет ей хотя бы полведра арахисового масла – без него, дескать, ей скучно. Каково, а? Это в три часа ночи, заметьте! И что же ответил этой профуре господин старший псарь? Надобно вам знать, что он мог достать что угодно и когда угодно, но тут уж…
Барон не договорил: где-то совсем рядом, чуть ли не под окном, вдруг раздался визгливый женский хохот, заставивший его умолкнуть на полуслове.
– Это… что?.. – прошептал Ромуальд Шизелло, в ужасе роняя на пол консервный нож.
– Кикимора болотная обыкновенная, – буднично ответил дядюшка Джед. – Не стоит так переживать: женатым людям они уже не страшны.
– Кикимора? – возбудился Кирфельд и зашарил по поясу в поисках охотничьего револьвера. – Сейчас мы разнообразим рацион…
– Да бросьте вы! – успокоил его старый естествоиспытатель. – За окном уже ни зги не видно – это раз, и даже если вы попадете на звук, то кто, спрашивается, будет разделывать эту скользкую хреновину? И вообще, я не любитель лягушатины.
– Но чесночный соус…
– Чесночный соус я вам гарантирую… выпейте лучше вишневой, дорогой барон, и забудем пока об охоте!
Барон сунулся к окошку, горестно вздохнул и признал, что ночная охота никогда не была его коньком.
– А днем они разве не водятся? – спросил он.
– Только в туман, – пожал плечами Джедедайя, – так что ваши шансы все равно невелики.
За ужином как-то незаметно наступила ночь. Шон запер дверь на три массивных стальных засова, и путешественники постепенно разбрелись по лавкам; пахло чесноком.
По темному небу скользнула далекая и мутная луна – однако ж, наскоро оглядевшись туда-сюда, она почла за благо спрятаться в тучах, и страшная тьма взяла власть в свои руки. В одиноком охотничьем домике, тем временем, похрапывал господин барон, чавкал во сне дядюшка Джед и грустно всхрапывал на соломе Пупырь, которому снились сочные луга далекой родины.
Жирохвост, тем временем, спать и не думал. Удобно примостившись возле теплого очага, он лежал с закрытыми глазами, внимательно вслушиваясь в каждый шорох. Пока все было спокойно, но опытный кот знал, что нынешняя ночь вряд ли пройдет так же безмятежно, как и предыдущие – а потому с вечера еще как следует наточил когти и опорожнил кишечник.
– Профессор… профессор… зачеточку… вот бы… – услышал он вдруг сдавленный шепот и раскрыл глаза, не сразу сообразив, что происходит – но, увидев перекошенное, словно у висельника лицо Ромуальда Шизелло, вытянувшегося на лавке в мучительном припадке ужаса, успокоился. Маркраф еще несколько минут хрипел, вымаливая тройку по натурфилософии, потом же пустил фальцетом ветры и, блаженно вздохнув, затих как ни в чем не бывало.
В тот же миг старинные часы, что носил в жилетном кармане Шон, со смущением протренькали полночь, и в окно охотничьего домика неожиданно хлестко ударил порыв ветра.
Кот выпустил когти, но не двинулся с места.
Где-то далеко на болотах язвительно хихикнула кикимора – и тут началось! Прямо над коньком крыши оглушительно громыхнуло, и на кровлю обрушился страшный удар, от которого жалобно заскрипели старые стропила. Вскочив на ноги, Жирохвост угрожающе зарычал, а мгновенно проснувшийся Толстопузик поддержал его неожиданно басовитым воем.
– Седлать коня! – взревел, садясь на лавке, все еще спящий барон Кирфельд, и к нему тотчас же подбежал Пупырь, с которого, к счастью, забыли на ночь снять седло и сбрую.
Не раскрывая глаз, барон взлетел на верного скакуна, машинально подхватил возле двери антикварную рогатину, откинул ею все три засова и рванул во тьму. Следом за ним, матерясь, выбежал дракон – ему достался смазанный свиным салом старый топор. В эти решающие мгновения Джедедайя Шизелло, кружась по полу в неверном свете почти прогоревших угольев, истерически разбирал какой-то небольшой предмет, похожий на сушеную черепашью лапу.
– Вот ведь черт! – кричал он. – Чертов амулет, надо же!
– Что там?! – тараща в ужасе глаза, прохрипел маркграф Ромуальд.
– Батарейка в амулете… окислилась, зараза такая! Сиди здесь, племяш, держи оборону! – и с этими словами Джедедайя выхватил из своего багажа какую-то завернутую в ткань палку, после чего бросился прочь от бледного как мел молодого ученого.
– За мной! – выкрикнул Жирохвост и прошмыгнул меж ног бегущего естествоиспытателя.
Выбежав из дома, Толстопузик в ужасе поджал уши и понял, что шипеть у него не получается: от увиденного у котенка перехватило дух.
Над высокой крышей охотничьего домика, посверкивая тысячами желтоватых звездочек, змеилось гигантское черное тело, увенчанное узкой треугольной головой с четырьмя выпуклыми глазами, и глаза эти горели в туманной тьме алым сатанинским пламенем. Возле склона холма, то приближаясь, то отходя, гарцевал на Пупыре господин барон, пытающийся достать чудовище рогатиной, а рядом с ним пускал огненные струи разъяренный Шон, но все эти меры, хоть и беспокоили монстра, но явно не могли причинить ему серьезного вреда. Вот барон в раздражении бросил рогатину наземь и потянул из-за пояса свой огромный револьвер. От грохота выстрелов коты едва не попадали, да и адскому червю стрельба пришлась явно не по вкусу: издав душераздирающий вой, порождение бездн шатнулось в сторону, уродливая голова наклонилась, норовя скусить барона с коня, но опытный в бою Пупырь тотчас же присел на задние ноги, и два ряда загнутых желтых клыков промчались мимо.