– Здесь на рукаве небольшая дырочка, – поясняет Уоллес и показывает пальцем. – Я сам ее случайно прожег. Сигарой.
– Думаю, на многих смокингах есть дырочки от сигар, – Ивлев продолжает улыбаться. – Вряд ли они отличаются друг от друга…
– Вы правы, – соглашается Уоллес. – Просто до нас дошла информация о том, что у вас возникли некоторые проблемы…
– Да нет, – атташе Ивлев недоуменно приподнимает бровь. – Никаких проблем!
– И они связаны с недавней выставкой передовых технологий, – американец чуть поклонился в мою сторону. – Думаю, что присутствие здесь Игоря подтверждает эту информацию.
– Не знаю, о чем вы говорите, Марк, но мое присутствие здесь вызвано предстоящими переговорами с австрийским правительством, – вступаю в разговор я. – И больше ничем. Во всяком случае, ни о каких иных причинах мне ничего не известно.
– Отлично! – Уоллес допивает свой виски и откланивается. – Возможно, я что-то неверно понял. Но в любом случае, если вам понадобится помощь, я буду рад сделать все, что в моих силах.
– В наших силах, – уточняет он, подчеркивая, что выступает не как частное лицо, а как представитель серьезной государственной структуры.
– Спасибо, дружище! – Ивлев ответно поднимает свой бокал на уровень глаз, будто салютуя.
Некоторое время мы молчим. С одной стороны, надо запомнить каждую фразу американца: интонации, порядок слов, соответствующее им выражение лица. С другой – обсуждать происшедшее здесь и сейчас нельзя. Это будет специальное – очень важное обсуждение.
– Здравствуйте, я журналист, вот моя карточка, – выныривает откуда-то сбоку маленький худощавый мужчина семитского вида. У него волнистые волосы и заметная плешь. – Меня интересует русско-австрийский проект космических телекоммуникаций. Вы могли бы дать интервью по этому вопросу?
– Возможно, – киваю я. – Но не в индивидуальном порядке. И не раньше, чем пройдут переговоры. Речь может идти о пресс-конференции, когда договор будет подписан.
– А какова максимальная зона покрытия спутника-ретранслятора? – не унимается он. – При достаточной ширине встает вопрос о привлечении к проекту и других стран. Так диктует экономическая целесообразность…
– Сотрудники группы подготовки переговоров не уполномочены обсуждать с кем-либо конкретные детали, – строго говорю я. – Ждите официальных заявлений.
Журналист исчезает.
– Вы замечательно входите в роль, – говорит Ивлев, улыбаясь. Но улыбка явно вынужденная – чувствуется, что он сильно озабочен.
– Поскучаете немного без меня? – спрашивает он. – Я должен доложить резиденту о подходе Уоллеса.
Полковник Фальшин стоит в стороне – коренастый седой мужичок с колючими глазами. Смокинг сидит на нем как на корове седло, да и весь его вид – настороженный и подозрительный – чужероден крутящемуся вокруг веселью.
– Чуть позже. Сейчас вы мне нужны здесь. А минуты в этом деле ничего не решают.
Получилось суховато и слишком по-командирски. Но Виктор не обиделся. К тому же у меня действительно широкие полномочия.
Прием идет как обычно: лица участников все больше краснеют от выпитого и возбуждающей атмосферы элитарного праздника, сильнее пахнет дорогим парфюмом, потянуло сигарным и трубочным дымом, несколько пар уже кружатся в вальсе…
Неподалеку появляется громоздкий, как колонна, дородный господин: властное высокомерное лицо, прекрасно сидящий смокинг, уверенные манеры. К нему немедленно подбегают официанты с подносами, он берет коньяк и, игнорируя бутерброды, по-хозяйски осматривается. Движением руки подзывает к себе какого-то австрийца, выслушивает что-то похожее на короткий доклад, потом делает знак сотруднику посольства, и тот почтительно спешит навстречу… Удивительно! Можно подумать, что это посол или кто-то из его заместителей…
Забыв про этикет, толкаю Ивлева локтем в бок.
– Что это за чудо в перьях?
– Где? А-а-а… Это господин Курц, – настолько торжественно поясняет атташе, что я испытываю раздражение. Почему наши склонны прогибаться перед богатыми иностранцами?
– Ну и что?!
– Разве фамилия вам незнакома?
– Я знаю только, что «курц» – это «короткий». Так обозначают патроны: «браунинг» девять миллиметров, курц. И что с того?
Если я хотел вывести капитана из себя, то мне это не удалось.
– Господин Курц – очень богатый и влиятельный человек в Вене, – пропустив мою фразу мимо ушей, спокойно поясняет Ивлев. – Он считается другом России и пока оправдывает это мнение… Пойдемте, я вас познакомлю.
– По крайней мере свою фамилию он не оправдывает, – бурчу я. – Ему следовало быть толстым коротышкой…
Курц уже разговаривает с высокой стройной дамой в строгом черном, под горло, платье. У нее длинные рыжие волосы до плеч, в руке сандаловый веер, она многозначительно улыбается и строит собеседнику глазки. Плешивый журналист и еще несколько человек столпились вокруг и ждут своей очереди, чтобы побеседовать с влиятельным господином. Но, увидев Ивлева, Курц сразу переключает внимание на нас. Мы знакомимся, маска высокомерия бесследно растворяется в радушной улыбке.
– Будем совместно запускать спутник? – спрашивает он, крепко тряся мою руку. – Я вложил три миллиона в этот проект, надеюсь, он принесет хорошую прибыль! Давайте за это и выпьем! Кстати, какая там зона покрытия?
Черт!
– По памяти не скажу, – я чокаюсь и делаю первый за вечер глоток. Коньяк действительно хороший. – Надо смотреть документы.
Курц весело хохочет.
– Я думаю, что все документы есть в вашей голове!
Скромная улыбка, которую можно истолковать как угодно, – вот весь мой ответ.
– Но она заперта, как сейф! И это вполне понятно: сейчас ведь бал, а не деловые переговоры! Извините мою бестактность. Лучше развлекайтесь, потанцуйте с Иреной – она почти русская!
– Прекрасная идея! – я поворачиваюсь к рыжеволосой. – Вы позволите?
Она поощряюще смеется.
– С удовольствием!
Мы идем к пятачку для танцев. Черное платье оказалось строгим только спереди, сзади эта строгость компенсирована некоторым легкомыслием, и сейчас я рассматриваю узкую женскую спину, обнаженную до копчика. Мне даже кажется, что я различаю начало межягодичной ложбинки, но тут Ирена поворачивается и перехватывает мой взгляд.
– Кажется, вы изучаете анатомию? – Она смотрит мне прямо в глаза. И в этом взгляде столько же скромности, сколько в задней части черного платья.
– Я вообще очень любознателен, – говорю я чистую правду и начинаю уверенно кружить даму в вальсе. – Почему господин Курц сказал, что вы почти русская?
– Я полячка, – поясняет она. – В Европе не делают различий между славянскими народами. Хотя я родилась и выросла здесь…