Потом, глубокой ночью уже, катались на тройках, будоража спящий город. Потом встречали рассвет на реке. К тому времени оставались самые стойкие гости – радостные гуляки и неисправимые романтики. Стреляли пробками в небо новые бутылки шампанского. Пили стоя, так как трава была мокрая от росы.
Римма была едва жива от усталости, и больше всего на свете ей хотелось под горячий душ и в постель. А Виталик был неутомим. Он танцевал лезгинку, пил шампанское, швырял в реку бокалы, бросался собирать хворост для костра, пел цыганские романсы. Под занавес, уже на рассвете, полез купаться в темную речную воду, над которой клубился белесый утренний туман, как был – в одежде, только пиджак швырнул на песок. А потом вдруг упал как подкошенный и уснул.
Приятели с хохотом погрузили его в машину – тройки с бубенцами к тому времени уже разъехались – и повезли молодых домой. Дома Римма сняла с себя бесценное платье, которое нужно было вернуть в экспериментальную лабораторию, помятую несвежую фату, жемчужное ожерелье, кольца…
В ванной она долго рассматривала свое уставшее лицо, синяки под глазами – хороша невеста! После душа пришла в спальню, встала на пороге. Виталик, лежа одетый поверх одеяла, молодецки храпел.
– Муж! – сказала она вслух, словно пробуя эти слова на вкус. – Мой муж!
Так и не поняв, что же она испытывает к лежащему перед ней человеку, она закрыла дверь в спальню, вернулась в гостиную и устроилась на большой мягкой тахте.
Семьи в полном смысле слова – с кухней, обедами, планами на будущее – у них не было. Зато было весело и денежно. Двери их дома были всегда и для всех открыты. Всегда у них гуляли, пили и ели, вечно кто-нибудь оставался ночевать, иногда вдвоем, а то и втроем. Временами вспыхивали громкие разборки, билась посуда и плакали женщины. Потом шумно мирились, и снова – вино, цветы, музыка и забубенное веселье.
Виталик два или три месяца обожал ее, потом остыл и все чаще оставался на ночь в мастерской.
Однажды ночью раздался телефонный звонок, и чужой голос, не то женский, не то мужской – Римма спросонья не разобрала, – посоветовал ей получше следить за супругом, который неизвестно чем занимается у себя в мастерской. Римма, недолго думая, натянула на себя брюки и свитер и помчалась в мастерскую.
Виталик долго не открывал, а когда открыл, ни слова не сказав и не удивившись, молча отступил в сторону. Римма вихрем пролетела по длинному коридору, ворвалась в комнату и увидела…
Позвонивший не обманул ее. Виталик действительно был не один. На тахте сидел, закутавшсь в простыню, незнакомый молодой человек и испуганно смотрел на нее. В воздухе витал нежный аромат яблок… Антоновка! Плетеная корзинка, полная яблок, стояла на столе. Рядом – бутылка вина, две рюмки, коробка печенья…
Остолбеневшая Римма, открыв рот, смотрела на парня. Виталик неслышно подошел сзади, стоял, опираясь о косяк двери, скрестив на груди руки. Был он бос, в одних джинсах. Розовощекий блондин испуганно смотрел на нее. Пауза затягивалась. Все молчали.
Римма вдруг стремительно повернулась к мужу, мельком отметив широкий разворот его плеч, темные соски на выпуклой груди, размахнулась и ударила по лицу. Он не успел отпрянуть. И помчалась к выходу. С силой захлопнула за собой дверь. На улице было холодно и пусто. Шел дождь. Тусклые фонари отражались в мокром асфальте. Она остановилась, слизывая с уголков губ злые слезы. Раздумывала, куда пойти.
Что она чувствовала в эту минуту? Злость? Разочарование? Изумление? Оторопь? Всего понемногу. Бешено и звонко колотилось сердце, да где-то глубоко в сознании вертелись заезженной пластинкой две мысли: «Лучше бы я не приходила!» и «Что же делать?» Постояв нерешительно минуту-другую, она направилась к Людмиле. По ночному городу, под дождем, без зонта. И прекрасно! Чем хуже – тем лучше.
Людмила была дома. Рассмотрев подругу в глазок, она открыла дверь, представ перед Риммой растрепанной, в халате, накинутом поверх ночной рубашки. Лицо ее лоснилось от крема, ненакрашенные глаза, какие-то беззащитные, щурились на свет.
– Риммочка, что случилось? – выдохнула она испуганно.
Римма, не отвечая, прошла в кухню, уселась на табуретку.
– Людмила, – сказала она, серьезно глядя на подругу, – я, наверное, уйду от мужа.
К ее удивлению, Людмила не ахнула, не всплеснула руками и вообще повела себя довольно странно.
– Чай будешь? – спросила она.
– Я ухожу от Виталика, – повторила Римма громче. – Слышишь?
– Слышу, – только и ответила Людмила.
– Я не могу с ним больше, – продолжала Римма, озадаченная и обиженная странным бесчувствием подруги.
Людмила молчала. Римма сняла куртку и бросила ее на табуретку рядом с собой. Людмила молча возилась с чайником.
– Да что с тобой?! – возмутилась Римма. – Оставь в покое свои кастрюли! Я развожусь, слышишь?
– Что случилось? – наконец выдавила из себя Людмила. Она поставила чайник на огонь и присела около Риммы. Вытянула ноги в тапочках с кошачьими мордами, повертела ими в воздухе. Рассматривала их так сосредоточенно, как будто видела впервые.
– Представляешь, – сказала Римма, – я застала его в мастерской… с парнем! С парнем, представляешь? – Она выразительно смотрела на Людмилу, ожидая взрыва негодования. Не дождалась. Людмилино мертворожденное «Да-а-а?» выглядело просто неприличным. – Людмила! – строго сказала Римма. – В чем дело?
– Риммочка, ты только не обижайся, ладно?! – Людмила приложила ладошки к щекам. – Это никакая не новость. Весь город знает, что твой Виталик таскает к себе в мастерскую не только девочек, но и мальчиков. Неужели ты не знала?
– Весь город? – Римме показалось, что ее ударили. – Так ты знала?
– Знала… Ну, не сразу, конечно, – Людмила избегала Римминого взгляда. – А ты разве не знала?
– Я?! Понятия не имела! Антон тоже знает?
– Насчет Антона не уверена. По-моему, Антон в принципе не знает, что такое бывает.
– Неужели ты думаешь, что я жила бы с ним, если бы знала? – Римма была возмущена предательством подруги. – Как ты могла?
Тут закипел чайник, и Людмила принялась заваривать чай. Вопрос остался без ответа. Оказывается, Людмила все знала, весь город все знал, все друзья и знакомые… тоже! Римма поежилась. И на работе! О господи! А соседи? Тоже знают? Одна она, дура, ничего не подозревала, думала, что Виталик любит только ее… Она вспомнила, как он говорил ей, дурачась: «Жил только с вами, и больше ни с кем!», в ответ на ее ревность, ерошил волосы, усаживал к себе на колени, целовал пальцы, начинал расстегивать блузку… покусывал за ушко… И все это легко, с усмешкой, ласково. Б-р-р-р!
Антон, чистая душа, ничего не знала в силу своей сексуальной безграмотности, а она, Римма, в силу того, что была женой. А жены, как и мужья, обо всем узнают последними. Только они с Антоном ничего не знали…
– Он детей не хотел! – сказала она обличающе.