– Вы пришли ко мне поговорить о Лидочке покойной, не правда ли? – Не дожидаясь ответа, она продолжала, приложив руки к груди: – Поймите меня правильно, я не верю в случайности. То, что случилось с Лидочкой, не случайность. Не случайность. Это возмездие! – Она погрозила кому-то пальцем. – Возмездие!
Погодите, не перебивайте! Я знала еще год назад о том, что нас ожидает. Еще год назад дух Жалэ предсказал смерть. И вот: сначала погибает Аркадий, потом Лида. Теперь нас только двое – Петр и я. Когда мы погибнем – закончится цикл, и свершится предначертание. Он избрал нас жертвами за грехи. За все, что вокруг нас, грязь, насилие, кровь!
Лида смеялась и не верила. Поверьте мне, она была великой грешницей! Между нами, о мертвых не говорят плохо, но… Я ведь все видела и все понимала. Петр считает меня сумасшедшей, так ему легче, но это притворство. Он знает, что я права, и боится. Люди не любят правды – пророков всегда забрасывают камнями.
Я не могла отвести взгляда от шевелящихся губ Эллы, от крохотных белых комочков слюны в уголках ее рта. Больше всего на свете мне хотелось убраться отсюда и оказаться как можно дальше от Эллы с ее больными речами.
«Она ненормальная, – подумала я с опаской. – Конечно, ненормальная. Что за чушь, какой культ? Какой бог?»
Страх, обыкновенный вульгарный страх возник внутри, в области желудка, и пробежал холодок вдоль позвоночника.
– Это Жалэ говорит, а не я! – вскрикнула вдруг Элла. – Мы все умрем! Он выбирает себе жертвы, и никто не знает, кто будет следующей. Кроме меня. Мне дано знание. Лида погибла, ее муж погиб… Я знала его! Он любил меня, и мы собирались пожениться, а потом он встретил Лиду. Лида не знала жалости, она смеялась. Жалэ не любит, когда смеются. Она заставляла людей служить себе, она никого не любила. Он был несчастен с ней, он жалел, что мы расстались, он всю жизнь любил меня… Они настоящие, – говорила я ей, – а она лишь смеялась. Она всегда смеялась. Это лица живых людей! Они чувствуют и понимают. А она всегда и над всем смеялась!
Элла сжала кулаки, придвинулась к моему лицу, уставилась на меня в упор своими безумными прозрачными сапфировыми глазами. Я вжалась в подушки. Мне было не по себе.
– Не нужно искать виновных. Вы их никогда не найдете. Жалэ не оставляет следов. Люди исчезают или умирают естественной смертью, и никто никогда не узнает, что к ним прикоснулась карающая рука Жалэ.
– Но ведь Лидию Романовну убили…
– Да, убили! – вскрикнула она. – Но не человек! Ее убил… нечеловек! А вы ищете человека. Не нужно искать, Жалэ не любит, когда его беспокоят… Вы же сами почувствовали, он не шутит… Он отдыхает сейчас. Оставьте Лиду, займитесь чем-нибудь другим, – в голосе Эллы появились умоляющие нотки. От ее возбуждения не осталось и следа. – Мне будет безумно жаль, если с вами случится что-нибудь… нехорошее. Вы славная девочка.
Она была похожа на проколотую резиновую куклу, из которой вышел весь воздух. Под глазами легли серые тени, куски красной помады на губах собрались в комки и напоминали засохшую кровь. Лицо словно стянулось – стало еще меньше. Видя, что она молчит и не шевелится, я позвала тихо:
– Элла Сергеевна!
Актриса по-прежнему не шевелилась. Я положила руку ей на плечо и слегка тряхнула. Элла мягко качнулась вбок. Я испытала мгновенный укол страха: умерла!
Вокруг было тихо, как в пещере или погребе. Трещали, оплывая, свечи. Дышать было нечем. Я, преодолевая приступ тошноты, бросилась к окну, дернула в стороны пыльные шторы, в отчаянии рванула на себя окно. Оно распахнулось, рама ударила меня в плечо. Я вскрикнула от боли. С громким сухим треском отклеились полоски нечистой пожелтевшей бумаги. Вторая рама подалась почти сразу – она не была заклеена. Через минуту поток холодного свежего воздуха хлынул в комнату, сметая с подоконника пыль и высохшие трупики мух и жуков, лежавшие между рамами. Сквозняк задул свечи. Синие струйки, извиваясь, потянулись к потолку. Элла сидела неподвижно. Лицо ее было свинцово-серым, что было заметно даже под обильным гримом.
Неужели… умерла?
Я беспомощно топталась около Эллы, мучительно соображая, что же делать. Побежала в кухню, набрала из крана воды, стала брызгать на лицо Эллы… схватила ее руку, пытаясь нащупать пульс… Пульса не было! Я почувствовала дурноту, но тут, едва не зарыдав от облегчения, заметила, как дрогнули ее ресницы. Она была жива! Видимо, ее время еще не пришло.
Актриса открыла глаза, повела взглядом в сторону раскрытого окна и спросила слабым голосом:
– Что случилось?
– Вам стало плохо.
– И мне тоже? Это все из-за вас! – Элла попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неуверенной и жалкой. – Как это произошло?
– Вы говорили о Лидии Романовне и…
– О Лидочке?
– Да, о том, что не нужно искать убийцу.
– Да? Не помню, – сказала Элла устало. – Не помню… Почему не нужно? Ищите…
– Вы говорили, что сбылось предсказание…
– Да, говорила… – Элла, казалось, потеряла интерес к своему богу и своей подруге, о которых так страстно говорила всего лишь несколько минут назад. – Дружочек, вы не могли бы закрыть окно? Я продрогла. – Она зябко повела плечами.
В дневном свете комната преобразилась. Пугающая атрибутика утратила зловещий вид и стала похожей на дешевые декорации. Я, испытывая неловкость человека, заглянувшего в замочную скважину и увидевшего там облезшего дьявола, поспешно затворила окно, задернула шторы. Хотела зажечь свечи, да нигде не было видно спичек.
Хозяйка проводила меня в прихожую. Выглядела она плохо, держалась рукой за стену.
– А откуда у вас маски? – вспомнила я. – Вы обещали рассказать.
– Да, обещала… – Элла едва держалась на ногах. – Это подарок.
– Лидии Романовны?
– Нет, ее племянницы Наденьки. Она позвонила мне, когда приехала, хотела познакомиться. Приятная девушка, мы очень подружились.
– Племянница?
– Да, дочь Лидиной старшей сестры Светланы. Приехала из Иркутска и сейчас живет у Лиды…
* * *
Я добрела до парка, без сил опустилась на скамейку. Мне было плохо – сердце колотилось, как безумное, голова кружилась, во рту ощущался неприятный металлический привкус. Я попыталась открыть сумочку, но не смогла, так дрожали руки.
«Да что это со мной? – подумала я в отчаянии. – Я же не верю в колдовство!»
Там был еще кто-то, вдруг вспомнила я. Как она называла его? Каким-то «жалобным» именем. И она сказала… что же она сказала? Она сказала… ему… «Уходи! Еще не время!» Да-да, именно так… «Уходи, еще не время!»
Светило солнце, небо было синее и радостное, а меня трясло в ознобе. Я тупо рассматривала крошечные желтые цветы, вылезшие из земли рядом со старой липой, пытаясь вспомнить, как они называются. Меня подташнивало, затылок разрывался от тупой боли. Потом я вдруг почувствовала, что плачу. Слезы текли по моему лицу, я всхлипывала, судорожно комкая в руке шелковую косынку. Мне не хватало воздуха, я задыхалась…