– Куда едем? – спросил он водителя, человека средних лет.
– Во вторую городскую больницу, – ответил тот и замолчал, не обнаруживая ни малейшего желания вдаваться в детали.
«Ну и правильно! – подумал Кузнецов с раздражением. – Болтун – находка для шпиона».
Машина въехала в больничный парк, напоминавший лес, с разросшимися кустами бузины и сирени, столетними липами и каштанами вдоль аллеи. Дорожки были выложены выщербленным клинкерным кирпичом с царским орлом на клеймах. Шофер описал вираж вокруг каменного крыльца с одним, чудом сохранившимся каменным львом с отбитым правым ухом, и заглушил мотор. На некрашеной стене помещалась табличка «Приемное отделение». Кузнецов вылез из машины, не попрощавшись, хлопнул дверцей. Его ожидали.
– Здравствуйте, Леонид Максимович. Малышко, – сказал низенький и полный человек, протягивая Кузнецову руку. Был он не высокомерен, как представлял себе Кузнецов, а, наоборот, улыбчив. – Это я вам звонил. Спасибо, что откликнулись.
– Что случилось? – спросил Кузнецов.
– Отойдем, – предложил Малышко. – Можно, конечно, и в отделении поговорить, но на воздухе лучше. – Он дотронулся до локтя Кузнецова, увлекая его на дальнюю скамейку в жидкую тень молодого клена.
– Вы, я вижу, тоже занимаетесь делом Медведевой, – не удержался Кузнецов, хотя дал себе слово ни о чем его не спрашивать.
– Да какое там занимаемся, – неопределенно сказал Малышко. – Так получилось, почти случайно…
«Врешь! – подумал Кузнецов, усаживаясь на облупленную деревянную скамейку. – Не хочешь говорить – не надо».
– Тут женщина в реанимации, – начал Малышко, закуривая и предлагая Кузнецову свои сигареты. Тот только мотнул головой: не то – не курю, не то – не хочу. Понимай, как знаешь, мол. – Она изъявила желание поговорить с вами.
– Со мной? – Кузнецов, несмотря на данное себе обещание быть сдержанным, не сумел скрыть удивления. – Кто она?
– С вами, с вами, дорогой Леонид Максимович, – сказал Малышко, широко улыбаясь, отчего глаза его превратились в узкие щелочки, придав ему сходство с хитрым котом.
– Кто она? – повторил Кузнецов.
– Вы знакомы с ней. Это медведевская наследница.
– Надежда Ковалева? – удивился Кузнецов.
– Ну… да, – протянул собеседник, как показалось Кузнецову, не совсем уверенно. – Она самая.
– Что с ней?
– История не совсем нам ясная, если откровенно. Она избита. Отказывается давать показания до разговора с вами.
– Избита? А вы при чем? Ваша служба?
Малышко вздохнул. Задумчиво посмотрел на голубей, неторопливо вышагивающих по дорожке.
– Прошла информация, что бумагами покойного генерала Медведева интересуются… – он запнулся, подыскивая слова, – ну, скажем… э… некие криминальные группировки. Это все, что я могу сказать. У вас своя головная боль, у нас – своя. Люди эти вышли на наследницу и пытались воздействовать на нее…
– Воздействовать? Как? – спросил Кузнецов, уже догадываясь, что произошло, но все еще не желая верить.
– Детали, как я уже сказал, нам пока неизвестны. На вас, так сказать, вся надежда. Могу только догадываться. Думаю, сначала предлагали деньги, а потом…
Как ни осторожен был подполковник Малышко, Кузнецов понял, что они прокололись и упустили преступников.
– Как она? – спросил он снова.
– Ее избили, – повторил Малышко неохотно.
– Когда это произошло?
– Сегодня ночью.
– Вы их взяли?
– Нет еще, – ответил Малышко после паузы. – Но возьмем, не сомневайтесь. Она изъявила желание говорить с вами. Ее обнаружила в шесть утра соседка… дверь квартиры была открыта.
Кузнецов вспомнил Дмитрия Ковалева, двоюродного брата Надежды. Вспомнил, как готовил им сюрприз, собирался познакомить, да не успел. Малышко молчал, не торопил, давая Кузнецову время переварить услышанное.
– Пойдемте? – сказал наконец.
Перед дверью в палату сидел белобрысый охранник с автоматом. Рукава его камуфляжной формы были закатаны до локтя, являя окружающим мощные волосатые руки. Увидев начальство, он вскочил было, но Малышко поморщился, махнул рукой, и амбал послушно опустился обратно на табуретку.
– Я буду в коридоре, – сказал Малышко, – если что понадобится…
Кузнецов не ответил. Вошел в палату и аккуратно прикрыл за собой дверь. В палате находилась всего одна кровать, на которой лежал человек в бинтах, женщина, похожая на кокон гигантской бабочки. Кузнецов подошел ближе и остановился, рассматривая опухшее лицо в кровоподтеках, синеву вокруг закрытых глаз… капельницу, трубочки, тянущиеся из носа… Ему показалось, что женщина не дышит. Он уже собирался позвать кого-нибудь, но тут ее веки дрогнули. Она открыла глаза и посмотрела прямо ему в лицо. Попыталась улыбнуться.
– Наденька, – пробормотал Кузнецов, – как же это ты, девочка?
Он помнил ее смеющейся и радостной, его забавляло то, что она не считала нужным притворяться убитой горем. Звонила ему чуть ли не каждый день. Зачем? Трудно сказать. Пообщаться. Рассказать о своей жизни. Одна в чужом городе, все-таки. Кричала в телефонную трубку: «Леонид Максимович! Здравствуйте! Это Надя!» – и смеялась. И он невольно улыбался, хотя она не могла этого видеть, и отвечал ей, несмотря на занятость.
– Спасибо, начальник, что пришел, – произнесла женщина сипло, и он вздрогнул от этих слов и голоса, показавшегося ему чужим. Его поразило обращение «начальник» и еще что-то, что было в ее тоне, что-то, чего не могло быть в тоне Наденьки Ковалевой, учительницы младших классов. – Я все скажу… этим, – она дернула подбородком в сторону двери, – но сначала с тобой. А то они уже из шкуры вылазят…
– Как вы себя чувствуете? – спросил озадаченный Кузнецов. Вопрос, прямо скажем, был не самый удачный.
– Хреновато. – Она попыталась засмеяться, но закашлялась и вскрикнула от боли. В уголке рта показалась кровь. Она закрыла глаза. Кузнецов шевельнулся, и она сказала, не открывая глаз: – Подожди, я сейчас… Не уходи! Дело у меня к тебе.
– Кто вы? – спросил Кузнецов, окончательно поняв, что женщина перед ним не имеет, видимо, никакого отношения к настоящей Наденьке Ковалевой.
– Сейчас, – сказала женщина едва слышно. – Сейчас… погоди… Ты веришь в Бога, начальник?
Кузнецов пожал плечами и не ответил. Да ей и не нужен был ответ.
– И я не верю, – продолжала она, – атеистка! А ведь он наказывает, и никуда не денешься.
– Кто наказывает?
– Бог! – твердо сказала женщина. – По справедливости. Все видит и наказывает. Божий суд называется. И ты мне сейчас, начальник, заместо попа, исповедаться желаю!
Она издала легкий смешок, от которого у Кузнецова мурашки побежали по спине…