– Признайся, что голоса, которые ты слышала, исходили от дьявола! – брызгая слюной, вопил священнослужитель. – Ты колдунья, обворожившая французов! Ведьма! Тебе давал силу сатана, который теперь оставил тебя!
Жанне казалось, что она в аду. Архангелы не спешили ей на помощь, святые Екатерина и Маргарита хранили молчание, верный Жиль, похоже, забыл о ней. По полу зловонного каменного мешка, куда ее бросили, бегали крысы. Ей снились кошмары, а пробуждение было их продолжением.
На площади Старого Рынка солдаты соорудили костер для ее казни. Епископ приказал привести Жанну к столбу, обложенному вязанками дров, и с жаром расписывал мучения, которые ей суждено претерпеть, если она не отречется.
Жанне хотелось жить. Ей было страшно умирать в одиночестве, среди врагов и мучителей. Она ждала спасения от Небес, пославших ее воевать с захватчиками. Но спасение так и не пришло. Небеса безмолвствовали. Карл VII сделал вид, что процесс Жанны его не касается. Жиль де Рэ предпринимал отчаянные попытки помешать расправе над Орлеанской Девой.
Тщетно.
Жанну приговорили к сожжению на костре. Сбылось ее ужасное предчувствие. Когда огонь охватил ее тело, она увидела искаженное страданием лицо Жиля. Как он очутился здесь? Она увидела крылья… и поняла, что летит, поднимается все выше и выше, в пронзительную голубизну небес… парит над толпой… над площадью… над Сеной…
В тот же миг маршал Франции Жиль де Рэ ощутил невыносимую боль. Он понял, что Жанна покинула его.
Языки пламени от ее костра подобрались к ложу маршала, в легкие хлынул горячий дым… Это видение преследовало Жиля во сне и наяву многие годы спустя. Он не догадывался, что своей смертью Жанна предсказала его кончину. Он и в мыслях не допускал такого.
Только представ перед судом инквизиции, Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Рэ, граф де Бриен понял, что разделит судьбу Жанны. Связанные в жизни небесными узами, могли ли они умереть по-разному?
Ему было предъявлено то же обвинение в ереси, сношении с дьяволом и колдовстве. Но если Жанна была названа «смутьянкой и мятежницей, подстрекающей к кровопролитию», то Жиля обвинили в сексуальных извращениях и жестоких убийствах. Ему приписали сотни безвинно загубленных жертв – ради удовлетворения похоти и отправления магических обрядов.
Он признался в своих садистских наклонностях, в том, что отрезал детям головы, собирал их кровь и органы для колдовских ритуалов. Он взял на себя прочие невообразимые зверства. А его все равно подвергли пытке. Он понимал, чего от него добиваются, и не выдал своей тайны. Он решил унести ее в могилу. Вдруг смерть – это еще не конец? Вдруг им с Жанной еще суждено встретиться? Где, как? Над этим Жиль не задумывался. Свершится чудо, которое ему не дано предугадать.
Гибель Орлеанской Девы потрясла Жиля де Рэ и поколебала его веру. Из ревностного католика он превратился в чудовище. Он кидался из крайности в крайность. Служил мессы то Богу, то черту. Он не знал, кому молиться. Не знал, какую дорогу избрать. Он заблудился во тьме своей души, проклял неправедных и сам стал грешником. Любовь к Жанне стала его голгофой и его костром.
В последнюю ночь перед казнью его тюрьму озарил мягкий свет. Высокая женская фигура склонилась над ним и произнесла:
– Скоро настанет конец твоим страданиям, мой рыцарь…
– Жанна? – встрепенулся узник. – Это ты? Прости! Я делал все, что мог! Я не успел…
– Не вини себя. Что случилось, то случилось. Если меня не спасли Небеса, то как это удалось бы человеку?
– Жанна, не уходи! – взмолился он. – Мне страшно. Я не смерти боюсь, поверь. Что такое смерть? Всего лишь немного боли.
– Чего же ты боишься?
– Не потерял ли я свою душу? Только ты можешь знать правду.
– Ты хочешь бессмертия, Жиль?
– Я хочу быть с тобой! Ты ведь в раю, Жанна?
Она молча подняла руку и коснулась пальцами его воспаленного лба. От нее пахло цветами и ладаном.
– Меня обвиняют в богоотступничестве и ереси, – сказал он. – Мне не дали адвоката. Не позволили прийти в суд моему нотариусу. Мои слуги дают лживые, клеветнические показания. Но когда меня отлучили от церкви, я совсем упал духом. Отлученному не обрести вечного блаженства! Я унизился до того, что прилюдно каялся во всевозможных грехах. Я стонал и рыдал, умоляя судей снять отлучение. Меня пугает не чистилище, не преисподняя. Я боюсь быть навеки разлученным с тобой!
Жанна устремила на него чистый взор, но не проронила ни звука. Ее белые одежды были легки и невесомы.
– У тебя отросли волосы! – поразился Жиль. – Они снова длинные и шелковистые, как в тот день, когда мы впервые увиделись. Наверное, я в бреду. Я сломлен и болен. Мне долго не давали пить… а потом принесли какое-то странное вино. У меня мутится в голове… Где ты, Жанна?.. Я не вижу тебя! – заволновался он. – Не вижу!.. Подойди!
– Я рядом, Жиль…
– Мне вынесли приговор. Я признался во всем, кроме одного…
– Знаю.
– Скажи мне хоть что-нибудь! – взмолился он. – Мы еще встретимся?
– У Дерева Фей, – прошептала она. – Помнишь, я рассказывала тебе, как сидела под ним и плела венки?
– А потом самый красивый венок оставляла для феи, – подхватил он.
– Наутро я приходила к дереву, и венка там уже не было.
– Его забирала фея!
– Под деревом бил целебный ключ, – продолжала девушка. – В нем омывались больные лихорадкой и выздоравливали. Говорят, один знатный господин охотился в тех местах и пришел к источнику утолить жажду. Он встретил под деревом красавицу, которую полюбил всем сердцем. От этой любви родилась девочка. Фея оставила малютку у ключа, где ее нашли деревенские жители…
– Эта деревня называется Домреми, – сказал Жиль. – Я слышал легенду о Дереве Фей. Неужели той девочкой была ты, Жанна?
Призрак тихо рассмеялся и растворился в лучах рассвета, проникающего сквозь решетку…
Поместье «Дубрава»
Вернувшись из пансионата, Лавров застал Катю в гостиной. Она сидела на диване в одиночестве и пила кофе. Перед ней на столике стояли кофейник и тарелка с пирожными.
– Как покатались? – спросила она.
– Отлично. Видел вашего отца. Он спускался с горы и подвернул ногу.
– Я звонила ему.
«Проверяла, не солгал ли я, что еду в пансионат, – отметил про себя Роман. – Хороший признак. Я ей не безразличен, иначе откуда такой интерес к моему времяпрепровождению?»
– С Борисом Евгеньичем все в порядке, – успокоил он Катю. – Полежит пару дней и будет здоров.