Автомобильный поток полз мимо изобильных витрин магазинов с виски, копченой колбасой, черной икрой, босоножками на «шпильках», джинсами и прочей некогда дефицитной ерундой. Коренные москвичи тут покупок не делали, зная, что аренда помещений в самом центре столицы аукается заоблачными ценами.
Идеологических плакатов уже не было, зато и справа и слева, высоко вверху над крышами домов и через дорогу, на фонарных столбах и специально вбитых опорах висели яркие рекламные щиты, полотнища, баннеры и телевизионные экраны с иностранными брендами, которые московские власти неоднократно грозились запретить, но почему-то так и не запретили: «Samsung», «Panasonic», «Renault»… Реклама призывала покупать, покупать и покупать – все подряд и без остановки! О том, где взять деньги на безудержные покупки, не говорилось, подразумевалось, очевидно, что граждане России и так это хорошо знают. А поскольку купля-продажа – процесс двусторонний, можно было истолковать рекламу и как призыв продавать все, что только возможно.
Воняющая бензином механическая река текла мимо гранд-отеля «Мариотт», ночного клуба «Найт Флэйт», магазина «Наташа», бывшего комплекса «Известий», раздерганного на отдельные скворечники сдаваемых в аренду офисов, мимо «Макдоналдса», в который уже не стояли километровые очереди, мимо изысканного ресторана «Сан-Мишель» и театра Ермоловой, мимо некогда блестящего модернового здания гостиницы «Интурист», с которым в годы холодной войны были связаны сладкие ароматы разложения капиталистического мира… Но этот чужеродный окружающей архитектуре бетонно-стеклянный зуб уже пережил свои лучшие времена и вообще доживал последние дни: его готовили к удалению из челюсти Тверской улицы. Причем без особой практической необходимости. Так разбогатевший и переехавший в город селянин по примеру соседа заменяет вечную, но оказавшуюся вульгарной стальную коронку на более уместную металлокерамику.
Вокруг стоял забор из тусклого гофрированного железа, верхние этажи зияли провалами окон и постепенно исчезали – один за другим. Невидимые снизу муравьи разгрызали бетон на крошки, сдирали и дробили начинку, спускали отходы по ярким пластмассовым трубам, а десятки грузовиков четким конвейером вывозили строительный мусор.
Операцию удаления придумали дантисты из мэрии, а воплощали в жизнь никому не известные строительные рабочие, прибывшие в Москву на заработки из нищей российской провинции или отделившихся, но не ставших счастливыми и богатыми стран ближнего зарубежья. Сейчас восьмой этаж разбирала одна из таких бригад.
Бригадир, которого все называли по имени – Толик, – годился остальным в отцы. Он сидел на уцелевшем подоконнике и с актерским мастерством читал истрепанную книжку, которую сам же и нашел в столе на рабочем месте дежурной по этажу:
Проститутка Стрекоза
Прокуражила все лето;
Зусман долбит, грошей нету —
Стала крыть ее шиза.
Быстро время миновало;
А бывало, что давала
И на лавке, и в кустах,
И за бабки, и за так… [5]
Бригада укатывалась со смеху. Демид перестал слушать свою «Чернику» и снял наушники, Босой бросил гвоздодер и чуть не пришиб палец на ноге, Говорящий Попугай выглянул из ванной весь в цементной пыли, только зубы блестели…
Как настоящий артист, Толик вытянул вперед руку и то ли отбивал такт, то ли дирижировал.
Стрекозе грозит хана,
К Муравью ползет она:
«Не оставь меня, кум милый!
Я же б…, а не громила,
Так что, мать твою ети,
Обогрей и приюти…»
Бригада держалась за животики, даже на всегда мрачном лице Пивняка появилось подобие улыбки.
Толика могли звать и как-то иначе – Ибрагим, например, или Рудольф, – могли вообще никак не звать, настолько незначительной фигурой он являлся. Впрочем, ладно – Толик и Толик. Он сидел и читал, остальные слушали и веселились. Когда-то все учились в школе, стихотворение «Стрекоза и Муравей» входило в обязательную программу по литературе, но классический вариант не запал в их память, а вот изложение на блатном жаргоне слушали с интересом и пытались запомнить. Тем более что смысловая назидательность сохранилась и в этом варианте.
«А, так ты…» – «Я для души
И тебе бы подмахнула»…
«Подмахнула? Ну загнула:
Вот кайло – иди маши!»
Суржик катался на остатках паркета, хрюкал и дергал ногами. Даже Говорящий Попугай невиданно оживился и произнес больше трех слов кряду.
– Гля, кайф! Надо заучить!
– Дай почитать, Толик! – попросил Демид.
– Все, – объявил Толик, резко опустив руку, – За работу!
Демид вздохнул, снова надел наушники плеера и принялся отвинчивать штуцер батареи.
Босой, который взламывал паркет гвоздодером, тоже взялся за инструмент, но напрягся и произнес более-менее устойчивый фразеологический оборот, принужденно зарифмовав нецензурное ругательство с благородным словом «работа». Босого звали Босым, потому что он только недавно из армии и у него не успели отрасти волосы, к тому же он, как и все тут, также являлся фигурой крайне незначительной, хотя и нашел под полом соседнего номера серебряный доллар.
Толик в ответ на демарш Босого демонстративно закурил «Честерфилд», давая таким образом понять, что поэт из того хреновый, да и вообще по любому показателю он ни в жисть не сравнится с бригадиром, который является не каким-нибудь дешевым выскочкой, а птицей высокого полета. Но это, как было каждому ясно, являлось полной фикцией.
Толик выпустил дым в окно и без интереса пролистал книжку. Интересно, но читать он не привык. А потому просто курил, что доставляло ему удовольствие без всякого труда.
Вся бригада – это рабочие муравьи. Ну Суржик, Демид… ну Пивняк, Говорящий Попугай, ну еще парочка работяг, о которых и сказать толком нечего.
Да о них никто и не собирался ничего говорить. Когда станут подводить итоги реконструкции Москвы, обязательно похвалят архитектора, чиновников московского правительства и, конечно же, самого хозяина столицы, поспевающего везде в своей примелькавшейся кепочке. Членов бригады, фигур крайне незначительного, микроскопического масштаба, никто и не вспомнит.
Между тем именно они за последние сорок минут сорвали около четырех квадратов паркета, разобрали встроенную антресоль на южной стене, вырвали один подоконник, расстеклили окно, отвинтили тяжеленные батареи и сняли фаянсовую раковину в ванной.
В общем, работа двигалась довольно вяло. Расценки на демонтаж низкие, особо не погуляешь. И то, что демонтируется не обычный многоквартирный дом, не завод какой-нибудь и не баня, а – штучное здание – «Интурист», шикарнейшее в недавнем прошлом заведение, это на размер тарифа не влияет. К тому же жара, духота, а тут центр города, дышать нечем. В советские времена давно послали бы кого-нибудь за «Жигулевским», хотя бы Суржика того же, но сейчас нельзя, потому что капитализм. Ротация кадров, конкуренция… Очень здоровое явление… Лет десять назад, вспомните, сколько разговоров было, что настанет капитализм и все сразу начнут работать хорошо, отменно качественно и по пять тыщ долларов зарабатывать в месяц. Так вот – фиг. Толик смотрел с подоконника на своих товарищей по бригаде и понимал, что одного капитализма тут мало. То есть явно не хватает чего-то еще.