— И если вас «попросили» подержать все это добро дома, то почему вы принялись его тратить? — в упор посмотрел на бледного Калмыкова Петухов. — Нехорошо тратить чужое, — добавил он, качая головой. — Или это все же ваше?
— Не мое! — буркнул в пол Калмыков.
— А чье же?
Калмыков молчал, вперившись взглядом в пол.
— Хорошо, — констатировал Петухов. — Возможно, вы станете более разговорчивым в камере следственной тюрьмы… Там вас научат хорошим манерам.
Это был несомненный триумф.
Покуда судебный следователь Песков с московским гостем Воловцовым возятся с постояльцами дома, выискивая следы преступления и возможные улики, он, околоточный надзиратель Петухов, уже раскрыл это ужасное преступление. Он нашел убийцу. Взял его вместе с неопровержимыми уликами его причастности к делу убиения Кокошиной и похищения у нее ценных бумаг.
Все. Дело исполнено.
Сегодня же он оформит все документы, приобщит к ним вещественные доказательства в виде процентных бумаг и будет рассчитывать на повышение в чине. Пусть дальше преступником занимается судебный следователь Песков. Допрашивает, снимает показания, выясняет мотивы и выявляет возможных сообщников. А он, Петухов, свое дело выполнил сполна! К тому же раскрытие такого громкого дела, о котором судачит весь город и которым крайне озабочены окружной прокурор, полицеймейстер и сам господин губернатор, не должно остаться неоцененным. Может, с повышением чина ему дадут и орден. А что, почему нет? Таких случаев сколько угодно.
Словом, день для околоточного надзирателя вполне задался…
Два последующих за похоронами дня Воловцов провел как настоящий отпускник: поздно вставал, плотно кушал, выходил в город погулять и даже посидел как-то в ресторане. На третий день он малость заскучал. От Пескова не было никаких вестей, и Иван Федорович отправился в окружной суд, где надеялся его встретить и расспросить, как идет следствие по делу Кокошиной.
Шел он пешком, глядя по сторонам и замечая изменения, которые произошли за пять лет. Вот новое здание, построенное в стиле модерн и чем-то похожее на Елисеевский магазин в Первопрестольной. Скорее всего, строил его архитектор, приглашенный из Москвы. А вот старые купеческие лавки, коим, верно, лет под сто. Они и еще столько простоят, поскольку стены их толщиной в полусажень. Ну, может, чуточку поменьше.
А вот и здание окружного суда. Бывал здесь Иван Федорович когда-то, и не раз. Зайти, что ли, по старой памяти?
Он зашел, спросил у дежурного чиновника, здесь ли судебный следователь Песков. Ему ответили:
— Нет.
— А где он? — поинтересовался Воловцов.
— Господин Песков в данное время находится в следственной тюрьме, — доложил дежурный.
Иван Федорович поблагодарил его и повернул назад. «Наверное, Попенченко поймали, и Песков его допрашивает», — подумалось Воловцову. Но в следственную тюрьму ходу ему не было: хоть и судебный следователь, да чужой. Поэтому тем же прогулочным шагом он потопал обратно домой. Когда уже подходил к дому, навстречу ему попалась мадам Перелескова. Взгляд у Апполинарии Карловны, увидевшей Воловцова, был вовсе не колючий…
— А она снова к нему приходила, — сказала Перелескова, когда они поздоровались.
— Простите, не понял, кто приходил и к кому? — извинительным тоном спросил Иван Федорович.
— Да девица, что к нашему дворнику иногда захаживает, — пояснила Перелескова. — Я на сей раз хорошо ее разглядела. Расфуфыренная такая, но без излишеств. Настоящая барышня…
— Барышня? — подивившись, поднял брови Воловцов.
— Барышня, — подтвердила Перелескова. — Не сомневайтесь, глаз у меня наметан…
— Я и не сомневаюсь, — мягко улыбнулся Иван Федорович и механически, по следовательской привычке, задал вопрос: — И о чем барышня разговаривала с нашим дворником Ефимкой?
— Она у него денег просила, — ответила Апполинария Карловна.
— Денег? — еще более удивился Воловцов. — У него?
— Я тоже было удивилась, но потом мое удивление прошло, — ехидно заметила Перелескова, — когда она к нему в каморку зашла, и они там, запершись, занялись… Стали проделывать… Одним словом, вы меня понимаете…
— Понимаю, — посмотрел на зардевшуюся женщину Воловцов, что опять-таки стало для него неожиданностью. То, что такая злая на язык женщина, не дающая никому спуску, вдруг застеснялась даже не от сказанных, а лишь подуманных слов, было для Ивана Федоровича большой новостью. — Так, может, эта барышня из… гулящих?
— Нет, уверяю вас, это была самая что ни на есть настоящая барышня…
— А что может связывать дворника Ефимку с «настоящей» барышней? — скорее сам себе задал вопрос Воловцов и, получив от Перелесковой лишь легкое пожатие плечами, задумался.
Распрощались они, как добрые друзья.
Какое-то время Иван Федорович был занят мыслями о дворнике. Как-то его было неожиданно много, что ли.
Скажем, девицы. Его связь с Еленой Шилохвостовой из дома Козурина. Женщиной, кстати, замужней и обремененной двумя детьми. Что она нашла такого в Ефимке, чтобы решиться изменить мужу? Даже если и практиковала такое изредка, к примеру, с пожарным Колькой?..
А эта барышня? Причем настоящая барышня, по уверению мадам Перелесковой, а не какая-нибудь гулящая девка из дома свиданий… Она сама приходит к Ефимке, а потом они запираются в его каморке и предаются любви. Что их связывает? Ведь они, чего тут лукавить, совершенно не подходят друг другу — из разных сословий, да и внешностью дворник весьма неказист.
Может, Ефимка обладает некими мужскими качествами и даже талантами, сильно притягивающими женщин? Скажем, имеет какой-то особенный детородный орган или умеет любиться раз за разом по несколько часов кряду? Что ж, встречаются такие экземпляры мужской породы… Тогда кое-что в его отношениях с женщинами становится понятным. Но при чем здесь в таком случае деньги? Почему настоящая барышня требует от дворника денег? Пожалуй, это он за свое умение в постели, ежели таковое действительно имеет место быть, вправе требовать от женщин деньги. Ан нет, закавыка в том, что требуют с него. А какие, с позволения сказать, у него, Ефимки, могут быть деньги?!
Потом этот ядовитый мужик Аверьян Архипов…
Ведь этот Архипов на него, Ефимку, думает, что он убийца, а не на кого-то другого. Не на сбежавшего бывшего (а может, и настоящего) уголовника Попенченко, не на правильного еврея Шаца, занимающегося не совсем законной коммерцией, или отставного унтера Корноухова, который в курсе всего, что происходит в доме и возле него. Думает он сугубо на Ефимку. Личная неприязнь, да, понятно, присутствует. Но только ли одна неприязнь движет Аверьяном Касьянычем?
А поведение Ефимки при отпевании Кокошиной в Николо-Ямской церкви? Почему он не подошел проститься со своей благодетельницей Кокошиной, которой был обязан всем, что у него имелось на данный момент: чуланчиком-комнаткой под лестницей (какое-никакое, а жилье) и дворницким местом? Чего такого он испугался?