— Да? — произнес Воловцов, и рязанскому судебному следователю показалось, что в голосе Ивана Федоровича явно отсутствует удивление. — И какая же?
— Они родственники, — ответил Песков.
— Я так и думал. Верно, по матери дворника?
— Именно так. — Виталий Викторович был несколько разочарован: вот, собирался удивить московского судебного следователя, да не получилось. — Мать Ефимки — Евдокия Дементьевна, в девичестве Васянина — имела отца, Дементия Васянина, женатого на Калерии Ивановне Калмыковой, сестре Ерофея Калмыкова, отца нашего отставного солдата Ивана Калмыкова. Получается, что Иван Ерофеич Калмыков какой-то там дядька дворнику Ефимке. Двоюродный или троюродный, я все время путаюсь в таких родственных связях…
— Понятно… — Иван Федорович представил, какая кропотливая работа была проведена Песковым, сколько было опрошено людей, положено на это времени и нервов, и уважительно посмотрел на него: — Поздравляю, Виталий Викторович. Вами проделана огромная работа, принесшая свои плоды, как оно всегда и бывает, если дело исполняется качественно и скрупулезно.
— Благодарю вас, — ответил титулярный советник, польщенный похвалой Воловцова, впрочем, вполне заслуженной.
— Доказательства, что они знакомы и поддерживают связь, имеются? — поинтересовался на всякий случай Иван Федорович, полагая наверняка, что, конечно, Виталий Викторович прояснил и этот вопрос. И не ошибся…
— Да, — ответил Песков. — Я опросил соседей Калмыкова, и те показали, что к нему захаживал иногда парень лет восемнадцати-девятнадцати, целиком попадающий под описание дворника Ефимки. Если он станет отпираться и отрицать знакомство со своим двоюродным или троюродным дядькой, каковым для него является Иван Калмыков, то мы просто покажем дворника соседям Калмыкова, и те, несомненно, его опознают. Этим мы сможем прижать Ефимку.
— Что ж, все верно, — с довольным видом кивнул Воловцов. — Вот теперь все встало на свои места…
— Не все, — заметил Песков. — Не ясно, кто у этих двоих главный.
— А сколько этому Калмыкову лет? — спросил Иван Федорович.
— Тридцать девять, — ответил титулярный советник.
— А дворнику Ефимке девятнадцать, так?
— Так. Разница в их возрасте — двадцать лет. Немало… — Судебный следователь посмотрел на Воловцова: — Получается, тот, кто старше, тот и зачинщик?
— Чаще всего именно так и бывает. Конечно же, если… — Воловцов вдруг замолчал и задумался.
— Что — «если»? Вас что-то смущает в данном случае? — не понял причину раздумий Ивана Федоровича Песков.
— Да, смущает, — ответил Воловцов. — Нет, конечно, если Ефимка действительно повредился умом тогда, когда на его глазах столь страшно и нелепо погиб его отец, чего я совершенно не исключаю, то, конечно, заводчик всего этого дела Иван Калмыков. Возможно, Ефимка, которого Кокошина знала и нисколько не опасалась, каким-то образом узнал про процентные бумаги. Может, увидел, когда она их перебирала или складывала в шкатулку полученные за сдачу комнат деньги. Он пришел к дядьке и за разговором похвастал, что служит теперь в дворниках у богатой хозяйки, которая его любит и пустила жить в чулан, не требуя за это никакой платы. Разговор этот заинтересовал Калмыкова, и у него постепенно созрел план: ограбить Кокошину, подстроив все дело так, будто произошел несчастный случай и она облилась керосином из непотушенной лампы. Но ведь надо как-то проникнуть в ее покои? Чужим, как известно, она двери не открывает. В следующий приход Ефимки он попросил его помочь ему, говоря, к примеру, что тоже хочет устроиться к ней на работу, скажем, в качестве плотника, для чего ему нужно поговорить с хозяйкой.
«Пойдем к ней вместе, — сказал он простодушному Ефимке, — ты постучишь, она тебе откроет, и я поговорю с твоей хозяйкой».
Ефимка без всякой задней мысли соглашается… Ложится Марья Степановна поздно, поэтому нет ничего странного, по крайней мере, для недалекого Ефимки, что его дядька придет для разговора с Кокошиной поздним вечером, почти ночью. Они поднимаются на второй этаж, Ефимка стучится в квартиру Кокошиной, и через время та спрашивает из-за двери:
«Кто там»?
«Это я, Ефимка», — отвечает дворник.
Марья Степановна, ничтоже сумняшеся, открывает Ефимке, которого в душе жалеет, и тут в дело вступает этот самый Калмыков. Он отталкивает старушку в глубь прихожей, закрывает входную дверь и, заткнув рот, затаскивает ее в покои. Там он душит старушку, правда, не до смерти, но, поскольку она теряет сознание, внимания на нее он больше не обращает, а проходит за ширму. Достает сундук, открывает и видит в нем шкатулку. В шкатулке — деньги, серебряные часы и процентные бумаги. Все это он рассовывает по карманам. Или нет, поскольку ларец не был обнаружен, он берет его с собой вместе со всем содержимым. Ефимка, возможно, пытается как-то помешать ему, но Калмыков уже кладет старушку Кокошину возле стола, опрокидывает настольную лампу, обливает ее керосином из припасенной им загодя бутылки и поджигает. Затем говорит Ефимке слова, от которых тот приходит в ужас:
«Теперь мы с тобой подельники, племянничек. Выдашь меня, пойдешь на каторгу тоже…»
Воля Ефимки парализована. Ему очень не хочется на каторгу. И, главное, за что? Он ведь не хотел, чтобы все так произошло. Он не участник, а свидетель, причем свидетель невольный. Но кто этому поверит? Ни один присяжный заседатель, ознакомившись с обстоятельствами этого дела, не проголосует за Ефимку как за невиновного. Дворник теперь повязан по рукам и ногам Калмыковым, который сделал его прямым соучастником преступления. Сам же Калмыков тем временем заметает следы: задвигает сундук обратно под кровать, кладет бутылку с керосином рядом с лампой на край стола возле лежащей по полу старушки, уже объятой пламенем, выходит из покоев Кокошиной, прислонив крюк к дверному косяку и слегка прихлопнув дверью. Крюк падает в петлю. Все, дверь заперта изнутри. Покидая квартиру Кокошиной, он захлопывает входную дверь…
— А что дальше? — спросил Песков, воспользовавшись паузой.
— Дальше события могли развиваться двумя путями, — ответил Иван Федорович. — Когда Калмыков уходит, уже не замеченный отставным унтером, который лег спать, Ефимка, продрожав от страха до пяти утра, все же решается поднять шум. Поэтому-то он и бежит сначала к Наталье-поденщице из флигеля, поскольку просто боится подниматься на второй этаж один или с кем-то из постояльцев дома, вдруг кто-либо из них мог что-нибудь видеть или слышать. А возможно, это Калмыков велел ему дожидаться утра и обнаружить запах дыма не ранее пяти часов, дабы Кокошина сгорела до угольев, и не имелось бы никакой надежды, что она каким-то образом останется жива. И Ефимка вынужден послушаться своего дядьку, поскольку запуган им этим соучастием в преступлении до полного паралича воли. — Воловцов закончил и, посмотрев на Виталия Викторовича, добавил: — Это первая версия…
— А вторая? — спросил Песков.
— А вторая версия такова… Наш дворник просто представляется придурковатым и тупым. На самом же деле он очень умен и хитер. Вызнав однажды, что старуха Кокошина богата и держит свои сбережения в сундуке, он задумывает убить ее и ограбить. Но убить так, чтобы это показалось окружающим либо несчастным случаем, либо самоубийством, пусть и довольно странным. Постепенно в его голове вырисовывается план. Но ему нужен помощник, который бы исполнял его приказания, был, так сказать, на подхвате, а после содеянного преступления вынес бы все награбленное и до поры припрятал бы у себя. Ведь спрятать награбленное самому Ефимке негде: его каморку в любое время могут обыскать и найти и ценные бумаги, и деньги, и часы. И он идет к своему дальнему родственнику, дядьке Ивану Калмыкову. За водкой и угощением он сообщает Калмыкову свой план, уверяет его, что им все продумано, риску никакого, и рисует перед отставным солдатом, промышляющим случайными заработками, перспективы дальнейшей безбедной жизни. Калмыков, отуманенный водкой, соглашается. В обговоренный день он заявляется во двор дома Кокошиной, проходит через черный ход на кухню, где его с бутылкой керосина уже поджидает Ефимка. Ефимка стучится в квартиру Кокошиной, и та ему открывает. Она удивлена столь поздним визитом Ефимки, но не гонит его. Он входит в прихожую. За ним, как было условлено, входит Калмыков и закрывает входную дверь. Марья Степановна не знает этого человека и удивленно спрашивает: