– Мне нужно уехать, – объявила я.
– Ты уверена, что тебя не выманивают для того, чтобы убить? – спокойно спросил «муж». – Ну или чтобы запереть в каком-нибудь подвале, пока не будешь готова отдать долг?
Я моргнула.
– Хочешь, я тебя отвезу?
Но ему нельзя показывать, что я еду в детскую больницу! Как я ему это объясню?..
Во мне боролись самые разные чувства.
– Самой тебе в таком состоянии точно нельзя садиться за руль, – спокойно продолжал Слава. – Ты хотя бы проверила номер, с которого тебе звонили?
– Как? – опешила я. – Как я могу его проверить?
– Перезвонить и узнать, что это за организация.
Я тут же запустила набор. Слава был прав.
– Детская больница, – ответили мне.
Я отключила связь. Интересно, Слава слышал, что сказали на том конце?
– Я тебе сейчас вызову такси, – произнес «муж». – И доведу до машины. Мало ли…
И он сделал все так, как сказал. Только не назвал место назначения, хотя там спрашивали. Но машину все равно прислали. Таксопарков в Питере много, берут любого клиента.
Слава проводил меня вниз, открыл передо мной переднюю дверцу, чмокнул в щеку, велел водителю:
– Как родную вези, пожалуйста, друг.
Когда Слава отошел, я сказала, куда ехать. Водитель несколько удивленно посмотрел на меня, но ничего не произнес. Наверное, вначале решил, что мужчина отправляет домой любовницу…
Ночь я провела рядом с постелью Настеньки. Спать не могла. К утру температура спала. Пришел другой врач – не дежурный, а тот, который наблюдал мою дочь. Он успокоил меня, сказал, что меня зря сорвали ночью.
– Нет, не зря! – воскликнула я. – Пожалуйста, звоните, если опять будет какой-то кризис. А… это в самом деле грипп?
– Похоже. Теперь ей несколько дней нельзя будет выходить на улицу. Вначале, конечно, нужно справиться с инфекцией, а потом снова заниматься ножками. Пока – постельный режим.
Приехала мама, удивилась при виде меня.
– Лида, на тебе лица нет! Ты вообще не ложилась? Почему мне не позвонили?
– Мама, ты бы не выдержала бессонную ночь. Ты и так устала и каждый день жалуешься мне на плохое самочувствие. Нянечек у них не хватает.
– Как я хочу домой, Лида! Когда это все закончится? И что ты сказала этому своему мужу? Ты же уехала в ночь неизвестно к кому! Что ты сделала?
– Устроила скандал, как устроила бы настоящая Лариса, – ответила я, хотя это не соответствовало действительности. – Мама, не забивай себе голову еще и этим.
Я еще немного посидела с проснувшейся Настенькой и поехала домой отсыпаться. Мы с мамой решили, что она позвонит мне вечером и скажет, нужно ли мне дежурить следующую ночь, или состояние дочери позволяет оставить ее ночевать одну. Мама на самом деле не сможет просидеть ночь у кровати, а лежачих мест для родителей предусмотрено не было.
Вечером Слава ничего у меня не спросил. Я тоже ничего не объясняла. С мамой мы поговорили до его прихода, как и с Настенькой. Дочь чувствовала себя лучше, да и меры были приняты сразу же. Просто у нее очень быстро вверх шла температура, дежурил совсем молоденький врач. Он посчитал, что кто-то должен неотлучно находиться при ребенке. И правильно посчитал! Я была ему за это благодарна. А персонала не хватает везде, даже в платных клиниках.
В тот вечер мы опять занимались любовью – долго, нежно… Ни Слава ничего не говорил, ни я. Потом у меня по щекам потекли слезы, он ничего не спрашивал, он целовал мои щеки, слизывая с них слезы. А они лились и лились…
Я наконец встретила мужчину, с которым хотела бы провести всю оставшуюся жизнь. Но я не могу рассказать ему правду о себе. С другой стороны, мне не хочется его обманывать… Поэтому я молчу. И мне очень не хочется, чтобы он умирал. Я не перенесу этой потери! Мне не нужны его деньги. Пусть все наследует Костя. Я уеду домой вместе с Настенькой и мамой. Надеюсь, что дочка сможет ходить сама, будет жить жизнью нормального ребенка…
Но я хочу, чтобы и Слава тоже жил!
* * *
До субботы, дня нашего похода в Мариинский, ничего не произошло. Никто не звонил (из тех, кого я не желала слышать), не приезжал, не поджидал меня ни у подъезда, ни на лестничной площадке. Я каждый день ездила к Настеньке, ходила по магазинам, готовила еду, убирала квартиру, стирала, по вечерам общалась со Славой. И каждый вечер мы занимались любовью, только он почему-то не оставался спать со мной в одной постели, всегда уходил к себе…
Старый Мариинский театр произвел на нас с Веркой огромное впечатление. Мы «познакомились», наши мужчины тоже познакомились. Тимофей Ильич оказался представительным мужчиной с бородкой (теперь ровно подстриженной и без крошек) и усами. В антракте наши спутники увлеклись разговором друг с другом, ну а мы смогли спокойно пообщаться с Веркой.
Подружка полностью освоилась у Тимофея Ильича, наконец разобрала вещи его мамы, привела квартиру в божеский вид (как она выразилась), правда, пока так и жила в другой комнате. Я рассказала про прогресс в наших отношениях. Но Тимофей Ильич даже не предпринимал попыток сблизиться с Веркой как с женщиной!
– Странные какие-то мужики, – заметила Верка. – Баба в квартире, а спят в своих постелях.
– Может, чтобы высыпаться? – высказала предположение я. – Им же не по двадцать лет. Устают. А тут – другой человек.
– Но мы же с тобой не храпим!
– Сопим, ворочаемся, нечаянно вздрагиваем, прикасаемся телом, холодными ногами. Я помню, как Андрей пинался во сне. Правда, кровать в квартире Славы в два раза шире, но все равно…
– С любимым человеком хочется вместе засыпать и вместе просыпаться, – изрекла Верка.
– Тимофей Ильич у тебя уже любимый человек? – немного удивилась я.
– Нет, – честно ответила Верка. – Но я ведь должна быть любимой женщиной!
Мы рассмеялись, Верка быстро стала серьезной и сказала, что ей с Тимофеем в первую очередь интересно. Она невероятно повысила свой образовательный уровень, более того, Тимофей Ильич очень неприхотлив, искренне радуется борщу, щам, голубцам, котлетам… Всему! После смерти мамы он был всего этого лишен. Он рад, что кто-то взял на себя все обязанности по дому.
– Странно, что его раньше никакая баба не прихватила, – заметила я.
– Так он нигде не бывает! Вот бывал в магазине, где я торгую, я и прихватила. Он же ходит в свой институт, в библиотеки, архивы. И там он на женщин как на женщин не смотрит. То есть он нигде не смотрит на женщин как на женщин! По улице идем – не реагирует он на баб! Представляешь?
– Так это ж хорошо! – заметила я.
– Но странно, – сказала подружка. – Хотя выбора у меня нет. И, Лида, в наш городишко очень не хочется возвращаться… Кстати, Тимофей предложил мне пойти на курсы вождения. Оказалось, что у него есть машина. Правда, наверное, уже сгнила, но это посмотреть надо. Она осталась от дяди, брата матери, а дядя умер десять лет назад. Тимофей машину водить не умеет, никогда не хотел. А мне вдруг предложил.