Не медля ни секунды, Уоррен рванулся за ним, но парень вскочил на ноги и был таков. В другой обстановке было бы не грешно рассмеяться от души: в этот день ее будущий муж ни в чем не мог получить удовлетворения. Между тем Уоррен снова продолжил путь, и Эми не выдержала:
— Если уж ты все равно несешь меня, то не мог бы обнять меня понежнее?
Вместо ответа Уоррен бросил ее на землю. Он просто разжал руки, и все! Как настоящая Мэлори, Эми должна была бы взорваться от негодования, но, взглянув на Уоррена, она сдержалась: он не меньше ее был потрясен тем, что она сидит на голой земле.
— Это был отказ?
— Проклятие! Эми, неужели ты не можешь быть серьезной?
— А разве тебе этого хочется? Или ты любишь смотреть, как женщины плачут? Наверное, любишь, — задумчиво произнесла она последние слова.
— Что это значит? — спросил он, поднимая ее на ноги. Увидев, что она поморщилась, он растерялся:
— Тебе больно?
— Только не делай вид, что тебя это волнует, еще недавно ты хотел меня высечь как следует.
— Я никогда бы на это не пошел, — пробормотал он в ответ.
— Что?
— Я не сделал бы тебе больно.
— Весьма затруднительно поверить человеку, который убежден, что никогда не поздно проучить женщину. Уоррен нахмурился:
— Ты на дружеской ноге с моей сестрой, не правда ли?
— Если ты таким способом спрашиваешь, что о тебе мне известно, то я знаю решительно все. — Сейчас ты не рад этому, но когда-нибудь будешь рад. Именно потому, что мне все о тебе известно, я и надеюсь, что ты еще не совсем пропащий и крест на тебе ставить пока рано.
— Неужели? Ты об этом мне тоже расскажешь?
— Нет, — усмехнулась она, — угадай, что производит на меня самое сильное впечатление?
— Лучше бы ты считала меня совсем пропащим, — мрачно объявил Уоррен.
— Еще несколько минут назад я в этом не сомневалась.
— Осмелюсь полюбопытствовать, почему ты передумала?
— Наблюдая за тобой, я убедилась, что ты меня ревнуешь, — заявила она самодовольно.
— Боже, какая уж тут ревность? — почти простонал он.
— Можешь возражать сколько угодно, меня ты уже не убедишь, я все видела собственными глазами. Хочешь, я тебе все объясню?
— Вряд ли в это стоит вдаваться.
Эми было достаточно и такого намека на поощрение.
— Все очень просто. Я уже тебе принадлежу, ведь я все тебе рассказала, и в глубине души твое чувство собственника уже распространилось и на меня, даже если сам ты еще к этому и не готов.
— Какой вздор! — хмыкнул он. — Просто мне захотелось его ударить. Мне все время хотелось кого-нибудь двинуть с тех пор, как я причалил к берегу, но в доме моего зятя я вынужден был сдерживаться.
Эми рассмеялась:
— Дяде Джеймсу спокойствие тоже стоило большого труда. Но этого чудака ты ударил за то, что он меня обнимал. Уоррен попытался изобразить равнодушие:
— Объясняй, как тебе вздумается.
— Можешь не сомневаться, я это запомню. Да, кстати, — заговорила она без всякого перехода голосом заправской соблазнительницы, — поговорим о моей девственности и твоей уверенности в обратном. Я полагаю, тебе известен способ, как это проверить.
В ее словах прозвучал вызов, а голос был полон страсти, и Эми все-таки добилась своего. Уоррен обхватил ее голову руками, притянул к себе и поцеловал почти против своей воли. Девушка же вся задрожала от снедающих ее желаний и потянулась ему навстречу. Порыв ее был чрезвычайно быстрым, неистовым и неудержимым. Она тоже обняла его, языки их сплелись с отчаянной силой. Их закружило в водовороте тоски, тепла, разочарования и неопытности. Ни место, ни время не имели значения в этой буре, которая продолжалась всего лишь несколько мгновений. Когда Уоррен непроизвольно прижал ее к себе, у Эми вырвался стон, она таяла от удовольствия, но стон этот отрезвил Уоррена, и они тут же отпрянули друг от друга. Взаимный огонь еще бушевал, и Уоррен повернулся к Эми спиной, чтобы не разрушить и не потерять равновесие, которое он обрел с таким трудом. Эми часто и тяжело дышала, стискивая руки, с трудом сдерживая острое желание попросить еще немного ласки. Какое разочарование! Но она отчетливо понимала, что Уоррена нельзя ни торопить, ни подгонять. Он слишком изменчив, непостоянен, его страсть необходимо долго холить и лелеять, растить постепенно и кропотливо. Она добьется своего. Сейчас она была в этом уверена.
— Боже милосердный, ты готова отдаться мне прямо на улице? — спросил он не оборачиваясь.
Эми не стала обижаться на его слова, в которых сквозило неодобрение, и ответила искренне:
— Похоже, я теряю всякий стыд, когда вижу тебя. Уоррен замер, а она поспешила тут же его поддразнить:
— Так ты не передумал насчет гостиницы?
— Нет! — закричал он так, что она вздрогнула, но не отступила:
— Может, какая-нибудь другая подойдет?
— Эми!
— Ну шучу, шучу. Надо тебе развивать чувство юмора. У тебя его просто нет.
Уоррен повернулся и жестко заметил:
— Бог с ним. Это у тебя разыгрались инстинкты собственницы. Ты не можешь быть девственницей. Где ты научилась так приставать к мужчинам?
— А этому и не надо учиться. Я молода, здорова, у меня прекрасное чутье. Глупец, я только к тебе пристаю. Есть в тебе что-то такое, что заставляет меня умирать от желания съесть тебя целиком.
— Еще одно слово, и…
— Ты меня накажешь, я знаю. Полегче, Уоррен, я ведь могу еще от тебя и отказаться.
Эми впоследствии не могла вспомнить, что толкнуло ее на этот шаг. Может быть, так получилось потому, что Уоррен не знал Лондона, может, потому, что он впадал во все большее неистовство оттого, что навстречу им не попадалось ни одной самой плохонькой коляски. Видимо, он уже потерял всяческую надежду избавиться от своей непрошеной спутницы. Он был так зол, что они шли в никуда, поэтому Эми в конце концов призналась, что в пяти кварталах отсюда ее дожидается наемный экипаж. Уоррен, разумеется, взбесился, обвиняя ее во лжи, притворстве и бессовестных уловках. Эми даже не стала отпираться, принимая на себя часть вины за эти приключения. Впрочем, при всем желании она не смогла бы даже слово вставить. Уоррен немилосердно подгонял ее и отчитывал на ходу.
К тому времени, когда они отыскали карету, Эми была убеждена, что Уоррен впихнет ее внутрь и покончит с этой историей. Он, однако, втолкнул ее, но, прорычав адрес кучеру, и сам поднялся в экипаж.
С тех пор как карета тронулась и дверца захлопнулась, они сидели друг против друга в каменном молчании. Уоррен не проронил ни слова и, по всей видимости, собирался продолжать в том же духе. Эми, напротив, не стала бы возражать против бурного выяснения отношений, взаимных колкостей, едких замечаний, поскольку молчания она не выносила. В лучшем случае она могла потерпеть минут пять, но не больше. Честно говоря, ее гораздо сильнее беспокоило молчание Уоррена. Когда человек недоволен, можно хотя бы понять, что у него на уме. Эми сначала крепилась, но потом дала волю своим чувствам и желаниям. Впрочем, у нее было одно на уме, и она об этом и заговорила, желая поддразнить Уоррена. Он, однако, расценил это по-своему.