Подполковник Кондаков, обирая скорлупу с вареного яйца, поинтересовался:
– Что-то ты бледный сегодня, Семеныч. Опять нездоровится?
Вполне возможно, что участие его было абсолютно искренним, но вот только слова звучали как-то фальшиво. Долгие годы службы в следственных органах различных ведомств не могли не наложить на Кондакова свой неизгладимым отпечаток, и сейчас, на закате жизни, все внешние проявления его чувств выглядели по меньшей мере лукавым притворством – и гнев, и радость, и сочувствие. Купиться на эти иезуитские штучки мог разве что неопытный баклан вроде нового Федора Раскольникова.
– Все нормально, – сдержанно ответил Донцов. – Мутит с утра немного. Скоро пройдет.
– Конечно, откуда ему, здоровью, при такой погоде взяться, – ради поддержания разговора Кондаков мог для вида согласиться с любой точкой зрения, пусть даже и совершенно неприемлемой. – Вчера метель мела, а сегодня дождь хлещет. У самого суставы ноют.
Каждый рабочий день он начинал с трапезы – стелил на письменный стол вчерашнюю газету (чаще всего крайне радикального толка), раскладывал на ней нехитрую пролетарскую снедь, кипятил в жестяной кружке чай, а потом долго и вдумчиво работал челюстями, внимательно просматривая обращенную вверх сторону газетного листа. Причина, мешавшая ему, как всякому нормальному человеку, завтракать дома, оставалась загадкой – то ли сразу после сна аппетит отсутствовал, то ли со стороны домочадцев существовала угроза отравления.
Донцову, у которого с некоторых пор вид почти любой пиши вызывал отвращение, такое поведение коллеги понравиться, конечно же, не могло, но он свои чувства старался не выказывать. Во-первых, не хотел прослыть занудой, а во-вторых, соблюдал некую субординацию. Хотя они с Кондаковым и состояли сейчас в одинаковых должностях, но звания, а тем более выслугу лет имели разные.
– Мой дед в такую погоду всегда на науку грешил, – продолжал Кондаков. – Дескать, опять ученые дырку в небе провертели. И вообще, взгляды имел самые консервативные. Последним изобретением человеческой мысли, которое он одобрял, были галоши.
– Перестройку, надо полагать, ваш дед не принял? – вяло осведомился Донцов (надо ведь было о чем-то говорить).
– Он до перестройки просто не дожил. Скончался в эпоху волюнтаризма, – охотно сообщил Кондаков. – Впрочем, дед и Октябрьскую революцию не принял. Говорил, что как раз после нее все и пошло наперекосяк. Взбунтовалась природа. То ли в пику российскому народу, то ли по его примеру. Летом засуха, зимой оттепель, весной бури, осенью градобитие. Бардак, одним словом.
– Глобальное потепление климата, ничего не поделаешь, – веско произнес капитан Цимбаларь. Вообще-то он имел свой собственный кабинет, но сегодня забыл от него ключи, и вынужден был дожидаться напарника, который, как назло, где-то задерживался. – Вечная мерзлота отступает на север со скоростью сто метров в год. Скоро все города, построенные за Полярным кругом, провалятся в тартарары, грязь затопит шахты и нефтепромыслы, могилы разверзнутся, гнус расплодится в неимоверных количествах, а чукчи вместе с оленями эмигрируют в Гренландию.
– Прямо апокалипсис какой-то. – Кондаков одним глазом подмигнул Донцову. – Ты уж нас, Сашенька, зря не стращай.
– Как же, застращаешь вас, старую гвардию, – ухмыльнулся Цимбаларь, несмотря на молодые годы успевший побывать и за северными морями, и за южными горами. – Особенно климатом… Впрочем, процесс потепления имеет и свою положительную сторону. Средняя полоса России и Западная Сибирь скоро окажутся в зоне уверенного земледелия, как, скажем, сейчас Средиземноморье. Вокруг Сыктывкара заколосится пшеница, а в Балашихе будет вызревать виноград и хлопок.
– В Ростове, соответственно, кокаиновый кустарник и опиумный мак, – буркнул Донцов.
Цимбаларь на эту реплику не обратил никакого внимания. Он пребывал еще в том счастливом возрасте, когда собственное мнение кажется чем-то совершенно неоспоримым.
– В свою очередь, Великие равнины, эта житница Северной Америки, превратятся в пустыню, – с воодушевлением продолжал Цимбаларь. – Про техасскую говядину и мичиганскую кукурузу придется забыть.
– Давно пора, – сказал Кондаков, разрезая финкой плавленый сырок. – А то зажрались, тузы американские. Пусть теперь у нас продукты покупают. Надоел уже этот импорт. Ни вкуса, ни запаха. Один эрзац какой-то.
– Не позавидуешь тогда американцам, – покачал головой скептически настроенный Донцов. – Сунутся в свои хваленые супермаркеты, а там все как у нас когда-то. Килька в томате, колбаса «Отдельная», напиток «Буратино» и свиные головы.
– Ничего, не баре. С голодухи все сожрут, – категорически заявил Кондаков. – Тем более что у них там, наверное, стратегических запасов на сто лет заготовлено.
– В чем-то вы, возможно, и правы. – Цимбаларь покосился на казенную пепельницу, уже оскверненную первыми окурками. – Но с виргинским табачком тоже придется проститься. Ведь у наших агрономов-мичуринцев даже из самых элитных семян ничего, кроме махорки, не вырастает. Вне зависимости от климата и погоды.
– Отвыкать надо от дурных привычек, – сказал Кондаков. – Фидель Кастро, говорят, и тот курить бросил.
Закончив завтрак, он навел на столе порядок, и наконец-то получил возможность приступить к изучению той стороны газетного листа, которая прежде была обращена вниз.
– Что там новенького пишут в прессе? – осведомился неугомонный Цимбаларь, ощущавший духовное сродство именно с Кондаковым, уже дослужившим до пенсии, а отнюдь не с куда более близким ему по возрасту Донцовым.
Недаром, наверное, говорят, что традиции передаются от дедов к внукам, а не от отцов к детям. Впрочем, их ежедневный треп нередко переходил в пикировки, а то и в натуральные свары, когда напрочь забывались и разница в возрасте, и чины, и былые заслуги.
– Разное пишут, – ответил престарелый рыцарь плаща и кинжала. – Положение на Ближнем Востоке тебя интересует?
– Вы имеете в виду арабо-израильский конфликт? Ничуть. Кому какое дело до внутренних разборок между двумя братскими народами? И те и другие – семитские обрезанцы. Милые бранятся – только тешатся. Разве не так? А этот самый Арафат ну прямо вылитый Рабинович из анекдотов, которому в Одессе памятник поставили.
– Оригинальная точка зрения… – Кондаков зашуршал газетой, выискивая что-нибудь сенсационное. – А как насчет Балкан?
– Тем более. Отношусь к этому региону с глубоким безразличием. Мне ваши славянские сантименты до одного места. Я ведь из цыган происхожу. Моя историческая родина на Индийском субконтиненте.
– Ладно. Тогда слушай новости с Индийского субконтинента. – Кондаков поправил очки. – В штате Джамму и Кашмир группа мусульманских экстремистов расстреляла рейсовый автобус с индусами, возвращавшимися с храмового праздника. Имеются многочисленные жертвы. Полиция приступила к расследованию.
– Вот этого я не пойму! – горячо воскликнул Цимбаларь. – Почему индусы за себя постоять не могут? Ведь их численность, наверное, уже за миллиард перевалила?