На мое счастье, в одной из частных коллекций сохранился единственный экземпляр искомого бюллетеня, в котором малоизвестный археолог-любитель Иоганн Грегерсон описывал результаты своих раскопок на острове Крит, за год до этого вошедшем в состав Греции. Сразу хочу сказать, что дело происходило в тысяча девятьсот четырнадцатом году.
– Подождите! – Я замахал на Мордасова рукой. – Раскопки проводились перед Первой мировой войной. А когда вышла брошюра?
– В тридцать девятом.
– Почему же автор молчал четверть века?
– Это его право. Учение Коперника тоже было опубликовано через много лет после его разработки.
– Ну вы и сравнили! Коперник боялся инквизиции. А кого мог бояться этот ваш… Грегерсон?
– На этот вопрос вам никто не ответит. Иоганн Грегерсон умер во время немецкой оккупации, а его архив утерян. Лично мне эти обстоятельства кажутся маловажными. Лучше вернемся к результатам раскопок.
– Как хотите.
– На Крите в ту пору царил форменный кавардак, и Грегерсону не составило никакого труда получить от местных чиновников разрешение на проведение земляных работ. Впрочем, он мог действовать и самовольно. Это было время археологов-романтиков, фанатиков-недоучек, поклонников Гомера и последователей Шлимана, лавры которого вы мне недавно посулили.
– Если вы что-то имеете против, беру свои слова обратно. Пусть вам лучше достанутся лавры сэра Говарда Картера.
– Хоуарда… Хоуарда Картера, – поправил он меня. – У вас ужасное произношение.
– Ближе к делу, – строго произнес Котяра. – К чему эта лирика?
– Конечно, конечно. – Мордасов весь как-то подобрался. – В описываемый период Минойская культура уже была достаточно хорошо изучена, в основном стараниями доктора Артура Эванса, обнаружившего кносский дворец. Британская школа археологии в те времена была ведущей в мире. Но и другие не отставали. Итальянцы вели раскопки на юге острова, у древнего Феста. Американцы – на востоке, у залива Мирабелло. Одни только немцы почему-то держались от Крита подальше. Грегерсон приступил к раскопкам древних захоронений, на которые ему указали местные жители. Очень скоро он убедился, что большинство из них ограблено еще в античное время. Вся его добыча состояла из глиняных черепков, горсти бусинок, пары бронзовых безделушек да груды человеческих костей, которыми никто не интересовался, поскольку в экспедиции отсутствовал антрополог. Сезон раскопок между тем подходил к концу.
– Неужели ударили морозы? – удивился я. – А говорят, на Крите лето круглый год…
– Дело в том, что подошло время сбора винограда, – пояснил Мордасов. – Все землекопы, нанятые Грегерсоном, поспешили заняться куда более неотложным, а главное, прибыльным делом. На раскопках осталось только несколько бродяг, ленивых и бестолковых. Один из них забыл с похмелья все указания, полученные накануне, и принялся рыть шурф в совершенно неположенном месте. Эта ошибка и привела к открытию, которое должно было впоследствии прославить Грегерсона. Бродяга случайно наткнулся на неразграбленную могилу. Впрочем, это была даже и не могила, а обыкновенная яма, куда без соблюдения похоронных обрядов швырнули мертвое тело. Тут же находился и бронзовый меч, несомненно, являвшийся орудием убийства.
– Из чего это видно? – поинтересовался я.
– Его острие застряло в позвоночном столбе покойника… Скелет и меч – вот и все, что досталось Грегерсону. Ни доспехов, ни богатых украшений, обычных для такого случая. Однако вскоре его разочарование сменилось восторгом. Все кости скелета отличались необыкновенной массивностью. Особенно выделялся череп. По описанию Грегерсона, объемом он превосходил человеческий едва ли не в полтора раза. Кроме того, этот череп имел громадные височные выросты, в которых, по-видимому, находились придатки мозга, отсутствующие у нынешнего человека.
– Уж не о Минотавре ли идет речь? – догадался я.
– Представьте себе – нет. Хотя это была первая мысль, посетившая Грегерсона. Скелет принадлежал вовсе не человеку-быку, что было бы нонсенсом, а именно человеку, пусть и человеку иной биологической формации. Куда более мощному и, если судить по отпечаткам коры головного мозга, оставшимся на внутренней поверхности черепа, куда более сообразительному, чем мы с вами… Находка, несомненно, была сенсационной, но, дабы греческие власти не наложили на нее лапу, Грегерсон решил не поднимать лишнего шума. Землекоп, так и не понявший, какое открытие он совершил, спешно получил расчет, а сверх того бутылку виски. Грегерсон, опасаясь прибегнуть к услугам местного фотографа, самолично зарисовал свои трофеи и тщательно упаковал их в заранее припасенный ящик. Спустя сутки он покинул остров на английском пароходе. Так уж совпало, что в течение следующей недели Германия последовательно объявила войну всем странам Антанты. Началась неограниченная подводная война. Пароход, на котором плыл Грегерсон, был торпедирован в Бискайском заливе. Его груз, естественно, погиб, а пассажиров и экипаж подобрали португальские рыбаки. Военное время Грегерсон пересидел в Лиссабоне, где сначала поправлял здоровье, а впоследствии торговал сукном, скорее всего контрабандным. Интерес к археологии он утратил, как тогда казалось – навсегда. После возвращения домой наш герой приумножил свои капиталы и даже основал небольшой банк. Романтическое прошлое забылось. О своем открытии Грегерсон вспомнил только на закате жизни, заболев тяжелой формой костного туберкулеза и целиком отойдя от дел. Вот тогда-то и был написан его единственный научный труд, снабженный сделанными по памяти рисунками. Автор прямо указывал, что не может поручиться за их точность, и тем не менее гравировка, якобы имевшаяся на лезвии бронзового меча, весьма напоминает избранный вами символ. Вот полюбуйтесь.
Мордасов подал мне пару листков, отпечатанных на ксероксе. С точки зрения современной эргономики древнегреческий меч имел чересчур вычурную форму. На клинке, у самой рукоятки, просматривался неясный рисунок, в котором если что и узнавалось, так только начальное О.
На другом листке тот же самый рисунок приводился в увеличенном виде. Из курса металловедения, прослушанного в институте, я помнил, что бронза отличается редкими антикоррозийными свойствами, недаром ведь из нее изготовляют водопроводные краны. Однако двадцать пять веков пребывания в сырой могиле наложили свой отпечаток даже на этот сверхстойкий металл. Естественно, что пострадала и гравировка.
О по-прежнему не вызывало никаких сомнений, а вот Н скорее походило на римскую цифру II. Что касается даты «1977», то ее можно было читать как угодно – и как единицу с тремя кривыми нулями, и как замысловатый китайский иероглиф. Вот вам и палата мер и весов!
– Можете не сомневаться, – заверил меня Котяра. – Графологическая экспертиза дала положительный результат. Все основные элементы вашего символа совпадают с рисунком, сделанным Иоганном Грегерсоном. Случайное сходство исключается.
И все же тождественность не абсолютная, – задумчиво произнес Мордасов.
– Разве девяносто процентов вам мало? – нахмурился Котяра. – Перестраховщик! Это как раз тот случай, когда излишний скепсис только вредит.