Ладно, думать об этом рано. Главное сейчас – не паниковать. Попробую спокойно разобраться в случившемся. Раньше верхним пределом всех «душеходств» являлась моя законная телесная оболочка, продолжавшая жить не только в памяти ментального пространства, но и в реальных координатах пространства-времени. Из нее я уходил, в нее я и возвращался. Если применительно к понятию «генеалогическое древо» использовать биологические термины, то нужно говорить о так называемом апексе, или точке роста.
Теперь кем-то создана преграда, в моем конкретном случае находящаяся примерно на уровне пятнадцатого – шестнадцатого веков до нашей эры.
Естественно, сразу напрашивается мысль – это козни Минотавра, а лучше сказать, Астерия, потому что минотаврами я отныне буду называть всех существ данной породы.
Впрочем, эта скоропалительная догадка не выдерживает никакой критики. Над такими вещами, как ментальное пространство, не властны ни люди, ни сверхлюди, ни даже боги, если бы они существовали. Это явление абсолютно иного, не познаваемого для нас порядка.
Астерия, конечно, дураком не назовешь, но он сын своего времени, и вся подноготная, связанная с моим проникновением в тот мир, не доступна его пониманию. Хотя «путь Мнемозины» – выражение довольно удачное. При определенной натяжке этот термин, придуманный оракулом, можно считать синонимом «душеходства».
Короче, любые внешние причины нужно исключить в связи с их малозначительностью. Крик петуха не может повлиять на восход солнца. Остаются причины внутренние, порожденные какими-то естественными (или форс-мажорными) процессами, проходящими в самом ментальном пространстве.
Я ведь про него почти ничего не знаю. Возможно, здесь существуют свои сезоны, и река времени, которой я доверился, судоходна только в строго определенные периоды. Тревожит только то обстоятельство, что перемены к худшему начались непосредственно после моего неудавшегося покушения на Минотавра, то бишь Астерия.
Попробуем взглянуть на проблему более узко. Скорее всего я имею отношение только к ничтожной части ментального пространства, представляющей собой отпечаток судеб всех моих предков, каким-то мистическим образом запечатлевшийся в памяти мироздания и условно именуемый «генеалогическим древом».
Но что значит одно дерево по сравнению с огромным миром, где, условно говоря, существуют и бездонные моря, и неприступные горы, и необъятные пустыни? Практически ничего. Зато весь род человеческий, взятый совокупно, – это уже целый лес, а вернее, несколько отдельных лесов, потому что индоевропейцы, к коим я имею честь принадлежать, связаны с аборигенами Австралии и Америки весьма условно.
Дерево живет до тех пор, пока целы его корни и крона (всякие там саксаулы мы пока в расчет не берем). То же самое, возможно, касается и «древа генеалогического», существующего только в ментальном пространстве. Однако корни его уходят так далеко в прошлое, что повредить их практически невозможно. Этого нельзя сказать о кроне.
Если срезать все ветви, а проще говоря, на каком-то историческом этапе уничтожить всех моих родственников, то древо жизни может засохнуть. Не сразу, конечно, но в ментальном пространстве понятия «быстро» и «медленно» отсутствуют.
Допустим, что Астерий, сразу после визита Тесея осознавший всю меру угрожающей ему опасности, стал интенсивно уничтожать род человеческий и добился в этом деле немалых успехов, которые в дальнейшем развили его потомки. Множество отдельных «генеалогических древ» лишились кроны, вследствие чего их корни, проросшие сквозь века, стали засыхать. На месте человеческого леса возрос лес минотавров.
Версия, конечно, небезынтересная, но, как и всякое умозрительное построение, скорее всего неверная. Однако другой пока нет.
Что она мне дает, так сказать, для понимания текущего момента? А то, что минотавры при всем их старании вряд ли смогут уничтожить человечество целиком (хотя кроманьонцам в свое время удалось провернуть такое дельце против неандертальцев).
Значит, где-то сохранилась живая веточка (и даже не одна), с помощью которой я покину ментальное пространство.
Для чего это, спрашивается, мне нужно? Не для того, чтобы начать новую жизнь в первом подвернувшемся теле, хотя сие было бы вполне объяснимо. И, конечно же, не для того, чтобы полюбоваться на мир будущего, в котором свирепые чудовища уничтожают моих братьев, и где смертный враг представлен не в единственном числе, а в миллионах экземпляров.
Цель у меня будет одна – любым способом добраться до Астерия. Не важно, что он будет собой представлять – плод, зреющий в утробе матери, ребенка, забавляющегося игрушками, или доблестного мужа в расцвете сил. Теперь, когда я знаю истинную цену этого чудовища, ему не миновать смерти.
А если понадобится, то мы умрем вместе.
Я понимаю, что это звучит чересчур напыщенно и, в общем-то, не согласуется с моими прежними взглядами, но иногда жизнь ставит нас перед суровым выбором. Или – или. Даже Сократ, пузатый циник и пустобрех, в лихую годину стойко сражался в рядах афинских гоплитов и не однажды смотрел в лицо смерти.
Остается, правда, еще Ариадна и молодая поросль наследников, но без защиты главы рода они вряд ли выживут.
Дело за малым – вырваться из этой ловушки, в которой я застрял, как муха в паутине (или, хуже того, как муха в янтаре).
Возможно, я и обманываюсь, но временами возникает ощущение какого-то движения, направленного в сторону прошлого. Как будто бы сверху давит поршень, медленно-медленно отжимающий меня вниз.
Между прочим, моя теория позволяла объяснить это явление. Дерево жизни постепенно засыхает, и то, что еще недавно было живой, кипучей, невесомой, как эфир, плотью, цепенеет, превращаясь в непроницаемую мертвечину.
Как выразился бы врач, процесс некроза идет от центра к периферии, то есть к корням. Туда же, на правах инородного тела, следую и я. Знать бы, как долго это продлится. Неужели, в конце концов, мне придется вселиться в тело первого хомо сапиенс, который по всем научным данным был бабой, да к тому же чернокожей.
Внезапно я ощутил знакомый толчок – слабый, совсем иной, чем прежде, но тем не менее узнаваемый. Вот они, последние почки гибнущего древа!
Судьба давала мне шанс, но я не успел им воспользоваться. Просто-напросто прозевал. Будем надеяться, что ситуация повторится.
Время тянулось так медленно, что невольно напрашивалась мысль – вместе с моим генеалогическим древом умирает и оно. Окружающее меня ментальное пространство вырождалось, меняя былые свойства. Я опускался все глубже и глубже в прошлое, но в каком же черепашьем темпе все это происходило!
Как я и ожидал, ситуация, способствующая переходу в реальный мир, повторилась. Причем вплоть до самых мельчайших деталей, в том смысле, что я опять не успел воспользоваться представленным мне шансом. В первый раз проморгал, а теперь, ради разнообразия, проворонил. Ничего не поделаешь – трудно находиться в состоянии постоянной готовности, то задремлешь, то чем-то отвлечешься.